И, чуть отступив, он указал на улицу.
— Так вот оно что! — воскликнул мэтр Гийом. — Я так и думал. Мне рассказали про твои проделки.
— Про мои проделки?
— Про этот камень, который вы украли от особняка мадемуазель де Брюйер. Да, да! И нечего разыгрывать удивление. Про тебя известно, что ты один из тех преступных негодяев, которые по ночам срывают вывески и совершили сотни других злодеяний. Тебя обвинили в этом перед прево. Да, да. Тебя. Некоего человека, который прозывает себя Франсуа Вийоном. Негодник! Как видишь, мне все сообщили. Вчера, когда вы предавались безобразному разгулу, ко мне пришли и оповестили, что мадемуазель де Брюйер подала жалобу.
— Да она спятила!
— Замолчи!
— Сумасшедшая старуха, — не унимался Франсуа. — Раз так, я пойду к ней, и она узнает, кто я такой, а там поглядим. Чтобы обвинять, надо иметь доказательства.
— Франсуа!
— Нет уж, у меня есть право защищаться.
— Ну а как прево узнал, — поинтересовался мэтр Гийом, — что ты был среди тех, кто на рынке разгромил навес над харчевней «Свинья-тонкопряха»? Ты можешь мне объяснить?
— М-да, — протянул Франсуа. — Тут уж не поспоришь.
Пожав плечами, он хмуро бросил:
— Я страшно устал. Пустите меня, мэтр Гийом. Допросите меня завтра или послезавтра. Мне хочется спать.
Каноник умолк и только с сокрушенным видом возвел очи горе.
— Спать… — глухо пробормотал Франсуа. — Вы только представьте себе, ни у кого из нас ни днем, ни ночью не было ни минутки отдыха.
— И вы пили, как скоты?
— Что? — переспросил Франсуа. — Скоты? Почему скоты?
— Да достаточно взглянуть на тебя, — произнес жалобным голосом мэтр Гийом. — Тот мальчик, который вырос в моем доме у меня на глазах и которого я считал честным и учтивым, вдруг оказался бесчестным негодяем! Господи, какой стыд, какой позор! Я в полном отчаянии! Нет, этого не может быть!
— Может.
— Как! Ты посмел… Ты признаешься! Всесильный Боже! Нет. Ты не понял меня. Я спрашивал тебя только для того, чтобы ты сказал, что все это неправда, чтобы опроверг обвинения. Франсуа! Ты слышишь меня?