Гелимадоэ

— Если человек плачет, значит, надежда есть, — загадочно промолвила Дора, глубоко вздохнув. — Ну, а теперь беги домой, а то маменька побьет. — Она сухо засмеялась. — В следующий раз рассказывай по порядку. А не так, как наша Эмма цветы рвет: хвать-хвать, цветок с одного луга, цветок с другого. Видно, и ты еще дите малое. Взрослые люди ходят по дорогам и работают, не разгибая спины. Боже мой, — вдруг простонала она, — работают, не разгибая спины.

Я соскользнул с лавки. По моим жилам растекался Млечный Путь. На кончиках пальцев сверкали звезды. Я плыл по деревенской площади, точно по утихшему морю, чувствуя на своей голове тепло Дориной руки. Необыкновенный восторг окрылял меня. Ведь мне посчастливилось обратить на себя ее внимание, вызвать ее интерес! Благословенный дядюшка Эмиль! Мог ли я предполагать, сколько счастья принесет мне его приезд?

На другой день разразилась сильная гроза. После нее воздух стал влажным, на западе то возникала, то гасла светлая дуга. Судя по мутным полосам на небе, где-то далеко еще лил дождь. Едва он прекратился, как я уже несся к Ганзелиновым. Дора ходила по саду, собирая яблоки. Наклонялась, выпрямлялась, опять нагибалась. «Боже, боже, — подумал я с горечью, — взрослые работают, не разгибая спины!» Мне стало больно за Дору. Ей бы сидеть в гондоле, на корме, опустив руку по локоть в черную воду, и улыбаться — ее белая шея открыта до самой ложбинки меж грудей, на ней длинное, красное бархатное платье. Или отдыхать на спине слона под балдахином, похожим на старинную башню, в сандалиях на босу ногу, с полумесяцами в ушах!

Дора выпрямилась и пристально посмотрела на меня.

— Барышня Дора, как вам спалось? — с неуверенной улыбкой спросил я.

Она через силу улыбнулась. Притянула меня к себе за лацкан пальто.

— А скажи-ка, маленькое трепло, — твой дядя женат?

— Он вдовец, — с недоумением ответил я ей. — У него есть одноглазая экономка, она воспитывает его дочь. Они живут в Вене. У дяди отпуск всего три недели в году. Его дочь по матери немка. Она в пятом классе гимназии. Хочет стать зубным врачом. А дядя снимает номер в гостинице, в Триесте.

Дора расхохоталась так, что яблоки посыпались у нее из передника.

— Зубным врачом! Чтобы крутить колесо и пломбировать зубы! Всю жизнь заглядывать людям в открытые рты, как я гляжу на больные ноги и золотушные шеи. Ну и глупа же твоя кузина! Почему она не живет с отцом в Триесте? Почему не ходит вместе с ним в море?

— Ходить с отцом в море ей вряд ли разрешат, — рассудительно возразил я. — Ведь дядя служит на военном судне, да и вообще, женщинам не позволяется жить среди моряков. Дядя говорит, что моряки — плохая компания. Когда заходят в порт, напиваются, устраивают драки из-за женщин и спускают все свои деньги в негритянских притонах. Кому же охота выходить замуж за моряка?

— А вот я хотела бы, веришь? — с вызовом заявила она.

Внутри нее уже вспыхнул прожектор. Щеки то разгорались румянцем, то бледнели.

— Мой муж обязательно взял бы меня на корабль, ну, скажем, переодетой в мужское платье. Я несла бы морскую службу, взбиралась бы на реи. Пила бы с ним вместе в портовых кабаках, а начни он заглядываться на негритянок, пригрозила бы ему ножом.

— Это невозможно, — твердо заявил я. — Жены моряков месяцами ждут своих мужей в городах, ведут домашнее хозяйство. Им приходится подолгу ждать, пока какое-нибудь почтовое судно доставит им весть — добрую или злую. — Я озабоченно нахмурил брови.

Она снова залилась ненатуральным смехом.

— Какой у тебя надутый вид! Ну и смешной ты! Неужели ты не понимаешь, что я просто подшучиваю над тобой? Не нужен мне никакой муж-путешественник. Я выйду за благоразумного, добропорядочного человека, и у меня будет вполне добропорядочная семья. Муж будет курить трубку и засовывать ее в комнатные цветы. В своем письменном столе он заведет ящичек, ключ от которого будет хранить у себя. Туда будут складываться сэкономленные деньги. Лишь раз в несколько лет я пущу в ход свои уловки и добьюсь, чтобы он купил мне новое платье. Увидеть, испытать что-то необычное — какой в этом прок? От увиденного еще никто не поумнел. Все вертится по кругу, у путешественника есть одноглазая экономка и дочь, которая хочет стать зубным врачом. Вот что единственно правильно. Дикую кровь надо смирять.

Она прижала к груди передник с яблоками, словно спящего ребенка, и быстро пошла к дому. Я удрученно поплелся за ней. В эту минуту мимо ворот неторопливым шагом прошествовал учитель Пирко. Он о любопытством скосил в сторону дома свои тусклые, лошадиные глаза. Дора, точно резиновый паяц, подскочила к нему и любезно раскланялась.

— Прошу вас, пан учитель, выбирайте, у меня их полный фартук. Тут, правда, одни только паданцы, но для вас и среди них отыщется подходящее яблочко. Это ведь от меня! — она кокетливо улыбнулась ему, обнажив свои негритянские зубы: того гляди укусит. Учитель с важным и невероятно озабоченным видом склонился над ее фартуком.

Разочарованный, я уныло брел вдоль приземистых домишек; вчерашний ливень оставил на их штукатурке сырые пятна. Печаль снедала мне душу, я не мог ничего понять. Вчера Дора была так мила! И отчего вдруг разозлилась? Рыжий, кудлатый пес, волочивший за собой оборванную цепь, выскочил, играя, на дорогу, царапнул меня за лодыжку. Наклонившись его погладить, я украдкой оглянулся. За мной с важностью вышагивал учитель Пирко; в руке он держал надкушенное яблоко и жевал его, странно кривя свои губы, похожие на ивовые листья. Яблоко, по-видимому, было изрядно кислым.