Гелимадоэ

— Зачем же ты тогда рассказал мне, что видел нас? Какой смысл заявлять об этом и ничего не просить за свое молчание? Ага, знаю! Ты даешь мне понять, что отныне я у тебя в руках? Думаешь обхитрить меня? Постыдился бы! Вот уж не знала, что ты можешь быть таким расчетливым!

— Ошибаетесь, барышня Дора, — вконец растерявшись и запинаясь, возразил я. — Я… я хотел только, чтобы вы больше не относились ко мне, как к ребенку. Я никогда особенно и не верил в эту вашу байку о купленном секрете. Если бы вы могли по-настоящему открыться мне!

Ее лицо разгладилось.

— Открыться тебе? — Она смерила меня взглядом с ног до головы, точно видела впервые. — Ты считаешь, что достоин доверия? — Она не сводила с меня глаз.

— А разве самой вам не ясно, что достоин? — горячо воскликнул я. — Как мне убедить вас? Я скорее откусил бы себе язык, чем доставил бы вам какие-нибудь неприятности. Да ради вас я на все готов!

Она еще с минуту медлила, потом вдруг решилась. Улыбнулась странной, почти жестокой улыбкой.

— Ну так и быть, я окажу тебе такое доверие. — Прислонясь спиной к печке, она быстро заговорила: — Ты и вправду уже слишком большой, чтобы хранить молчание за плитку шоколада. — (Снова эта злая усмешка.) — Только я прямо скажу тебе, что та правда, которую ты хочешь от меня слышать, совсем не для твоих ушей. Может, когда-нибудь ты поймешь, что, не открывая тебе тайну, я желала тебе добра. Но раз ты так хочешь, я все скажу. Но смотри, пеняй потом на себя!

Положив мне на плечо свою нежную руку, она стала прохаживаться со мной по кухне. Я испытывал неизъяснимое блаженство.

— Все так и есть, как ты сам сказал, мы с фокусником — любовники. (Она говорила, будто в лихорадке!) Я безумно люблю этого человека. Можешь ли ты понять, что это значит — кого-нибудь любить? Впрочем, не важно, понимаешь — не понимаешь, я уж не стану на это оглядываться. Мы любим друг друга. Уже давно, много раньше, чем умерла его жена. Я этого не стыжусь, а ты, согласись, еще слишком неопытен, чтобы иметь право судить нас. Конечно, услышь об этом отец или сестры, плохо бы мне пришлось. Но отец стар, а сестры глупые и беспонятливые, они никогда и не любили по-настоящему. Я познала истинную любовь и никому не позволю лишить меня права любить того, кого хочу. Никто не запретит мне самой решать такие дела. Что, не понимаешь? Ну, не важно. Или перепугался? Но ведь ты сам вынудил меня сказать правду, вот и узнай, как она горька. Мы с фокусником переписываемся. Время от времени он приходит в Старые Грады, и тогда мы видимся тайком. Не знаю, чем все это кончится. Он — бродячий комедиант, а я девушка из приличной семьи. Впрочем, к моему чувству примешана изрядная доля любви к приключениям. Меня так сильно влекут приключения.

В волнении, не сознавая отчего, я дрожал всем телом. Мы остановились посредине кухни. Дора, не сняв руки с моего плеча, взглянула на меня с надменной улыбкой:

— Ну вот, видишь, как я тебе доверяю. Рассказала столько, что, если ты меня выдашь, тебя со всех сторон засыплют похвалами. Думаешь, я еще что-то скрываю?

Я отрицательно помотал головой. Мне было трудно говорить, в горле застрял комок.

— Мне хотелось бы задать тебе один вопрос, но я не уверена, сумеешь ли ты его понять, — осторожно промолвила она.

— Спрашивайте, — сказал я пересохшими губами. — Я пойму, не сомневайтесь.

— В том… что касается нашей любви, на чьей ты стороне? На моей или на их? Я имею в виду городок, кумушек, так называемую мораль, семью… На чьей ты стороне?

Я собрал все свои силы, хотя был на грани обморока:

— Во всех… я во всех случаях… я был бы за вас, барышня Дора!

Непроизвольно или с умыслом — откуда мне знать? — она привлекла меня к себе Я ощутил на своем лице ее жаркое дыхание. С мольбой поднял на нее глаза. Она поняла, иронически засмеялась:

— Ого, парень, вон ты какой! — И легонько отстранила меня от себя.

— Барышня Дора, — тяжело ворочая языком, проговорил я. — Мне бы хотелось всегда быть рядом с вами, быть вам полезным…