Роботы вчера честно жужжали положенные слова, но Алевтина не очень-то слушала. Она совсем позабыла, что слова нужно учить, и пробормотала наугад, прикрывая грудь ладошками:
— Саем?
— Ке? — робот подсунул бутерброд с розовой пастой, и Василевс указал на него.
Кажется мидо или мибо?
— Мит… — пискнула Алевтина неразборчиво.
— Ке?
Белое, как молоко, вино. Они пили его вчера, и он говорил…
— Си-си? — выпалила Алевтина и замерла: угадала или нет?
Лицо Василевса налилось кровью:
— Мидбо! — рявкнул он. — Исис!
Он почесал бровь свободной от Алевтины рукой и добавил:
— Бура!
И Алевтина, чья интуиция натянулась так, что звенела, догадалась, что он обозвал её дурой. А ещё она догадалась…
— А-а… — завизжала Алевтина, поваленная грудью на стол.
И тут же тяжёлая мужская рука обрушилась на её многострадальные ягодицы.
Алевтина визжала так, что звенело в ушах. Роботы-«пчёлы» сочувственно кружили у её лица, вытирая слёзы. Василевс бил не спеша, с оттяжкой, громко повторяя очередные четыре слова:
— Апот, басас, литобо, каси!
Роботы подносили к лицу Алевтины поочерёдно то чашку, то блюдце, то круглое зеркальце, в котором двигались фигурки, то плоскую коробочку со стеклянными шариками внутри.
Потом шлепки прекратились, и Алевтина поняла, что шутки кончились. Она лежала в самой подходящей для насилия позе, он был разгорячён борьбой и…
И!..