– Товарищ десепе… что вы?.. Вы, извините, пьяны. Нам в Москву надо!
– Чудак, что ты там забыл, в Москве? Плюнь: жарища, пыль… Завтра приедешь… Мы рады живому человеку. Живем здесь в глуши. Рады свежему человеку…
– Да помилуйте, у меня пассажиры, что вы говорите?!
– Плюнь ты на них, делать им нечего, вот они и шляются по железным дорогам. Намедни проходит скорый… спрашиваю: куда вы? В Крым, отвечают. На тебе! Все люди как люди, а они в Крым!.. Пьянствовать, наверно, едут.
– Это кошмар! – кричали в окна вагонов. – Мы будем жаловаться в Совнарком!
– Ах… так? – сказала фигура и рассердилась. – Ябедничать? Кто сказал – жаловаться? Вы?
– Я сказал, – взвизгнула фигура в окне международного вагона, – вы у меня со службы полетите!
– Вы дурак из международного вагона, – круто отрезала фигура.
– Протокол! – кричали в жестком вагоне.
– Ах, протокол? Л-ладно Ну, так будет же вам шиш вместо жезла, посмотрю, как вы уедете отсюда жаловаться. Пойдем, Вася! – прибавила фигура, обращаясь к подошедшему и совершенно пьяному весовщику в черной блузе, – пойдем, Васятка! Плюнь на них! Обижают нас московские столичные гости! Ну, так пусть они здесь посидят, простынут.
Фигура плюнула на платформу и растерла ногой, после чего платформа опустела.
В вагонах стоял вой.
– Эй, эй! – кричал обер и свистел. – Кто тут есть трезвый на станции, покажись!
Маленькая босая фигурка вылезла откуда-то из-под колес и сказала:
– Я, дяденька, трезвый.
– Ты кто будешь?
– Я, дяденька, черешнями торгую на станции.
– Вот что, малый, ты, кажется, смышленый мальчуган, мы тебе двугривенный дадим. Сбегани-ка вперед, посмотри, свободные там пути? Нам бы только отсюда выбраться.
– Да там, дяденька, как раз на вашем пути паровоз стоит совершенно пьяный…
– То есть как?