– Маруся, и тебе не совестно? – дрожа от обиды, шептал сиплый голос. – Я, по-твоему, способен на такую пакость? Да я скорей, Маня, пулю пущу себе в лоб, чем женщину обману!
– Пустишь ты пулю, держи карман, – бормотал женский голос, волнуясь. – От тебя жди! Сорвешь цвет удовольствия, а потом сел в скорый поезд, только тебя и видели. Откатись ты лучше от меня!
«Целуются, черти, – тоскливо думал холостой начальник станции, сидя на балконе, – луна, положим, такая, что с семафором поцелуешься».
– Знаем, – шептала тень, отталкивая другую тень, – видали мы таких. Поёшь, поёшь, а потом я рыдать с дитем буду, кулаками ему слезы утирать.
– Я тебя не допущу рыдать, Манюша. Сам ему, дитю, если таковое появится, кулаками слезы вытру. Он у нас и не пикнет. Дай в шейку поцелую. Четыре червонца буду младенцу выдавать или три.
– Фу-ты, наваждение, – крякнул начальник станции и убрался с балкона.
– Одним словом, уходи.
– Дай-ка губки.
– На… И откатывайся… Прилип, как демон.
«Неподатливая баба, – думала тень, поблескивая пуговицами. – Ну, я тебя разгрызу! Ах ты, черт. Мысль у меня мелькнула… Эх, и золотая ж голова у меня…»
– Знаешь, Маруся, что я тебе скажу. Уж если ты словам моим не веришь, так я тебе залог оставлю.
– Уйди ты с залогом, не мучай!
– Нет, Маруся, ты погоди. Ты знаешь, что я тебе оставлю, – тень зашептала, зашептала, стала расстегивать пуговицы. – Уж это такой залог… без этого, брат ты мой, я и существовать не могу. Все равно к тебе вернусь.
– Покажи…
Долго еще шептались тени, что-то прятали.
Потом настала тишина.
Луна вдруг выглянула из-за сосен и стыдливо завернулась в облака, как турчанка в чадру.
И темно.
Лил дождь. Маруся сидела у окошка и думала: «Куда ж он, подлец, запропастился? Ох, чуяло мое сердце. Ну да ладно, попрыгаешь, попрыгаешь да приедешь. Далеко без залога не ускачешь. Мое счастье в сундуке заперто… Но все-таки интересно, где он находится, соблазнитель моей жизни?»
Соблазнитель в это время находился в отделении милиции.