Боится, значит.
Я взяла скальпель и показала его девочке.
— Вот этим я сейчас буду водить по твоей ноге, — сказала я. — А ты мне скажешь, чувствуешь что-то или нет.
Ее нагноение так разбухло и наболело, что вряд ли она ощутила б боль пореза даже без пилюли.
Но кричащая и брыкающаяся пациентка в мои планы не входила.
Я провела по здоровому участку кожи, чуть касаясь. Такое прикосновение вызвало б ощущение щекотки, не более. Но девочка дрогнула.
— Чувствую! — тотчас завопила она.
— Тише, тише. Я всего лишь жду, когда лекарство подействует. Не собираюсь резать, — спокойно сказала я, тыча осторожно в нагноение. Девочка не среагировала никак. — А сейчас?
Я убрала скальпель, но девочка снова выкрикнула, что чувствует его.
— Ждем еще, — умиротворено произнесла я и коварно и сильно ткнула в нагноение. Уверенно провела разрез примерно в полтора сантиметра.
Кожа разошлась тотчас. Брызнул гной с сукровицей.
— Ай! — только и вскрикнула девочка, подскочив и усевшись.
Родители тоже вскочили со своих мест, готовые к крику, к насилию и боли.
— Что — ай? — спокойно спросила я, передав грязный скальпель Рози. — Уже все.
Взяв в руки полотняные бинты, я чуть надавила на нарыв, и из него полезло желто-зеленое, с кровью, содержимое.
— Больно? — осведомилась я деловито, очищая рану.
Девочка чуть поморщилась, глядя на мои действия, но мотнула головой.
— Не очень, — честно призналась она.
— Ну, и замечательно. Рози, готовь очищающую воду.
Я чистила и чистила, давила, пока вместо гноя не потекла алая кровь.