— Ну, ну, — смягчилась Ивонна, увидев, что я вот-вот разревусь. — Конечно, дом, пусть и старый, но ваш родной. Крепкий и хороший еще. Но вы такая молодая, — ее голос задрожал от жалости, — такая хрупкая… Что ж, если герцог вас и не любит, то он мог бы окружить вас вниманием и уважением. А любовь… потом, может быть, это чувство возникло бы.
— Не хочу потом, — сердито выдохнула я. Ивонна снова всплеснула руками. — Сейчас хочу! Я ведь его…
Я захлебнулась собственным признанием и слезами, и Ивонна обняла меня. Прижала к своей груди, утешая.
— Вы влюбились в этого герцога? В этого гладкого щеголя? Ах, какое же вы еще дитя! — дрожащим голосом произнесла она, гладя меня по спине. — Как же этот сморчок проклятый, Юджин, вам жизнь изломал! Если б не он!.. И герцоги были все ваши, и все бы складывалось хорошо!
— Другой жизни у меня не будет, — глухо ответила я. — Мне придется каждый день доказывать им всем, и герцогу, и Юджину, и мачехе, что я не ничтожество, каким они меня считают.
***
Не одна Рози сидела в кустах синецветов.
Юджин тоже там ошивался.
И видел и то, как Кристиан нянчится с Итаном, и все остальное тоже.
И со своего наблюдательного поста он убрался первым.
К старухе Эванс он влетел встрёпанный, запыхавшийся, раскрасневшийся.
— Ну? — сухо спросила старуха, глядя, как Юджин пьет предложенную воду, как загнанная лошадь.
— Я же говорил! — выдохнул он. — Это Эрика! Герцог ей сделал предложение! Я сам слышал.
— Вот же черт! — воскликнула старуха, нервно сжимая кулаки.
— Но они поссорились, — продолжил Юджин, кое-как продышавшись.
— А! Это уже лучше! Надеюсь, он указал ей ее место?
— Как раз-таки наоборот. Она ему надерзила.
— Какая наглость! Что она себе позволяет! — возмутилась старуха, позабыв, что совсем недавно нечто подобное позволяла себе она. — Ну, зато у него поубавится прыти. Назвать нищенку невестой, это надо же быть таким глупцом!
Юджин тряхнул головой.
— Не думаю, что поубавится. Такие вещи только сильнее заводят, — возразил он.