От попадания она лишь дернулась — так, будто шалун-мальчишка в нее попал камнем, — и угрожающе шагнула вперед, сверля меня горящим взором.
— Стой, где стоишь, исчадие ада! — крикнул законник.
Но мадам Эванс только взмахнула рукой, и законник с воплем полетел вверх ногами в угол.
Его пистолет выстрелил в полоток безо всякой нужды.
— О, как я тебя ненавижу…
Ее рука, ее серая призрачная рука тянулась к моему горлу.
Это была не плоть, нет.
Это была ее злая воля, ее сила, сама ее жизнь.
Это было настолько сильное желание, что даже пули разбивались об него.
— Я уведу тебя в мир теней…
Мне, застывшей в ужасе, казалось, что черная воля уже касается меня.
Этот ужасный миг растянулся в вечность — в вечность ужаса и леденящего душу страдания.
Еще миг — и сияющие, как старый тусклый лед, когти коснутся меня. В ужасе я зажмурилась и закричала, предчувствуя удар.
Но этого не случилось.
В этом сумрачном мире, где каждый миг тянулся вечно, а броски были неуловимы, как выпады кобры, Кристиан был быстрее молнии.
Я услышала только слабый вскрик, хруст схваченного запястья, и клацанье когтей по дереву столешни.
— Не сегодня, мадам Эванс, — вежливо произнес он.
Таким тоном, будто предлагал ей веер на балу.
Я распахнула глаза и усавилась в ужасе на трагедию, разыгрывающуюся передо мной.
Законник все еще летел в угол, как в замедленном кино.