Хозяйка разорившейся таверны

22
18
20
22
24
26
28
30

Его глаза смеялись.

— Ну, это моя работа — знать, — беспечно ответил он.

— Так я могу и вовсе вам ничего не говорить! — рассердилась я. — Если вы итак знаете! К чему эти тайны! Пустите! Я вовсе не собиралась с вами танцевать, я просто хотела поговорить!

— Но разве танцевать вам не хочется?

— Нисколько.

— Ага! И именно поэтому вы ходили к учителю танцев и тратили там свои кровно заработанные денежки? Просто так? Не из желания потанцевать сегодня со мной?

— С вами? Почему именно с вами? Кандидатов в партнеры хоть отбавляй! Я и не думала к вам приставать с подобными глупостями! Просто хотела сказать вам важную, как мне казалось, вещь. И думала, что танец — это безопасный способ обменяться информацией! А вы итак все знаете!

Он тряхнул головой.

— Все не так просто, — ответил он. — Я лишь почувствовал ее беспокойство. Ее знание. Ее страх. Сама она ко мне не смогла бы подойти, а вот вы…

***

— Вы же не накажете ее? — с тревогой спросила я. — За то, что она снова… что-то делает с магией?

Инквизитор улыбнулся.

Такими ясными, спокойными улыбками улыбаются утром, в постели, подставляя лицо первым солнечным лучам. Но никак не в разговоре о ведьмах!

— Она же ведьма, — нехотя ответил он. — Она может ничего не делать, но магия от этого ее не покинет. Так что за нее можете не беспокоиться. Я не караю людей только за то, что они… существуют.

— Благодарю, — выдохнула я с облегчение.

Он кружил меня, кружил, держа за руку и чуть касаясь моей талии. И я одновременно наслаждалась красотой нашего танца и умирала от беспокойства за мою Ханну.

— Снова милосердие? — произнес он, наконец. — Никак не можете научиться жить без его, без этого глупого и разрушительного чувства?

— Милосердие созидает, — возразила я.

— Созидает проблемы, — фыркнул инквизитор. — Вот сейчас вы готовы просить за Ганса, чтоб я не был с ним слишком… жесток. И все потому, что он пару раз прокатил вас на своей тележке. Хотя боитесь его и верите своей ведьме.

— Он помог мне в трудный час, — ответила я. — И мне не хотелось бы, чтоб он оказался негодяем. А если он не негодяй, то и страдать не должен.