Хозяйка разорившейся таверны

— То есть, — произнес он вкрадчиво, рассматривая меня так, будто я была чрезвычайно забавным, незнакомым ему зверьком. — Вы разрешите себе допустить до своего тела мужчину только если он на вас женится?

Я пожала плечами.

— Получается, что так, — ответила я. — Когда-то же надо исправлять свои ошибки?

Инквизитор прикусил губу.

Это единственное, что выдало его досаду. Слишком эмоциональный жест, слишком жадный, наполненный страстью и яростью.

Он хотел меня.

Он кипел, желание, любовь и страсть пожирали его.

Но инквизитор умел себя держать в руках. Пожалуй, это его качество было как нельзя кстати сейчас. Иначе, боюсь, он либо влепил бы мне пощечину, либо изнасиловал меня.

— Что ж, — произнес он смешливо, — нет, действительно, я мог бы жениться на вас, Мари. Действительно мог бы.

— Но?..

— Не «но», а «если бы». Если бы вы были чуть больше, чем простая трактирщица. Если бы вы были… богатой и уважаемой дамой. Если бы ваши грибы, ваши драгоценные трюфеля, ел сам король.

— Ах, вот оно что! — со смехом воскликнула я. — Вы желаете признания, славы?

— Нет, — веско ответил он. Лицо его сделалось серьезным и пугающим. — Я желаю положения в обществе. Коль уж вы заговорили о женитьбе, Мари, и требуете от меня серьезных шагов, то я тоже потребую. Я не мальчик с улицы; вы должны это понимать. И мне нужна жена с положением в обществе. Можете вы достичь этого положения?

— Постараюсь, — дерзко ответила я.

Я! Вчера еще голодающая, лишенная всего, самого необходимого! Сегодня уверяла инквизитора, что смогу стать ему ровней!

Но отступать было поздно. Да и не хотелось отступать никуда!

«Только не это! Только не продавать себя! — билось у меня в висках. — Хватит вверять свою жизнь мужчинам! Даже самые любимые, они способны превратить ее в ад. Особенно — самые любимые…»

Инквизитор с вызовом глянул на меня. Глаза его были холодны и внимательны.

— Скормите ваши трюфеля королю, Мари, — произнес он особо гадким тоном. — И я женюсь на вас, даю слово. А до тех пор прощайте.

Он церемонно поклонился мне и, не дав сказать и слово, поспешно вышел вон.