Двуликие

– Верно, – отозвался Викт.

– Знаешь, это ведь он подсказал мне такой замечательный план: использовать тебя, – улыбнулся Нэйт.

Он переменил позу, приблизив к Маргарет руку с поблескивающим кинжалом, тем самым, который Маргарет нашла в подземелье. Вторую руку, обтянутую в плотную кожаную перчатку, он положил на колено. Маргарет сглотнула. Ей хотелось пнуть его по руке, чтобы маленькое лезвие упало на пол. Но она боялась даже пошевелиться.

– От тебя, в общем-то, ничего и не требуется делать. Просто будь послушной, постарайся не убегать и не сопротивляться. И тогда, возможно, ничего плохого с тобой не случится.

– Возможно? То есть не точно? – голос Маргарет надломился.

– Остальное зависит от твоих упрямых братьев. Но ты постараешься их убедить, что сопротивляться ни к чему: надо сложить оружие и уступить королевство нам. Верно, милочка?

– А если я не смогу их в этом убедить?

– Так постарайся. Братья ведь любят тебя?

– Любят. Но и королевство они тоже любят.

– Придется им любить что-то одно.

Глаза принцессы горели от слез. Нэйт усмехнулся и повернулся к Викту:

– Скажи остальным, что скоро выезжаем, пусть собираются. – Коршун кивнул и скрылся из виду. – Готова ехать, принцесска?

– Разве я могу отказаться?

– Правильно, не можешь, – противно рассмеялся Нэйт. – Но ты не расстраивайся, тебе просто не повезло. Такое может случиться с каждым.

– Минут через десять будем готовы ехать, – вмешался Коршун.

– Хорошо, но ни минутой позже. А то наша гостья ждет – не дождется встречи с братьями.

Нэйт принялся собираться. Маргарет разглядывала его покалеченную руку. Он проследил за взглядом принцессы:

– Попал в огонь. У меня и на ногах, и на теле шрамы есть. Но больше всего пострадала рука. – Говоря это, Нэйт снял перчатку и медленно, размеренно, чтобы ни одна подробность его движения не ускользнула от принцессы, размял пальцы. Он играл костяшками, показывая, как выглядит обезображенная кожа.

– Больно? – прошептала Маргарет, не в силах отвести взгляд от зарубцевавшихся шрамов.

– Было больно. Сейчас… сейчас осталась только досада, что все это было напрасно.