– Ты же знаешь наше семейное правило: никаких запертых дверей в доме, – строго отчитывает мама.
– Я знаю, прости, – говорю я, наклоняясь, чтобы подобрать осколки.
– Не трогай, – предупреждает мама. Она торопливо выходит из комнаты и начинает шуметь чем-то в кладовке на первом этаже. Вскоре она возвращается с совком и веником.
– Можешь попросить папу проверить окно, пожалуйста?
Мама прекращает подметать пол и поднимает на меня взгляд:
– А что с ним?
– Оно очень старое и постоянно открывается от ветра, – поясняю я, изо всех сил стараясь держать голос ровным. Правда, колени всё равно подгибаются, поэтому я сажусь на кровать, скрестив ноги по-турецки, пока мама ничего не заметила.
– Я передам, чтобы посмотрел, когда он закончит на первом этаже. У тебя точно всё в порядке? Ты бледный, словно призрака увидел, и в последние дни был сам не свой.
В животе всё переворачивается, и я начинаю жалеть, что столько съел: теперь еда грозит полезть обратно. Я не могу оторвать взгляда от окна.
– Что с тобой сегодня творится? – спрашивает мама.
– Я… ничего.
– Ари? – хмурится мама.
На какую-то секунду мне очень хочется выложить ей всё, но я даже не представляю, как это объяснить.
Если нэн была права и лес действительно принадлежит Человеку из Веток, значит ли это, что он заправляет там всем? Неужели это он послал лозы в мою комнату?
– По-моему, я просто слишком быстро ел, – отвечаю я, прижимая руку к животу.
– Уверен, что больше ничего мне не хочешь рассказать?
– Есть кое-что… как думаешь, полицейские могли ошибаться насчёт Ланы? Они же иногда бывают не правы, да?
Я уже знаю ответ, но мне отчаянно нужно услышать его от мамы.
– Только не начинай снова, басака[13], – просит мама. Если она зовёт меня «малышом», стараясь подбирать слова помягче, то ответ должен меня огорчить. – Ты же помнишь, какой становилась Лана, если ей что-то ударяло в голову. Никто не мог её остановить. Я знаю, почему тебе не хочется в это верить, но она сама приняла решение уйти.
Я мрачнею: мама по-прежнему ничего не понимает. Она ошибается во всём.