- Вы пожалеете об этом, синьора Брацци, - процедил Граньё.
- Я уже о многом жалею, - пожала плечами Джованна.
* * *
Граньё сдержал обещание. Он был по всеобщему мнению мерзавец, не выплачивал долги и избегал любой ответственности, но, очевидно, это не касалось угроз. Спустя неделю на обеде у Президента Академии, вредного чопорного старика, он обвинил Джованну в занятиях проституцией. Карло удивила собственная реакция. Он был готов к словам Граньё, более того, он не мог с ними спорить. Джованна Карни, она же Джованна ди Талонэ, она же, увы, милостью судеб Джованна Брацци была куртизанкой. Это было не то чтобы нормально в Сидонье, но ожидаемо. Многие тамошние матроны продавали свое тело ради украшений, ради золота, ради нового платья, а иные просто ради славы и удовольствий. Но здесь, в Вандомэ женщине надлежало быть целомудренной. Как успел убедиться Карло, это целомудрие было по большей части фальшивым, напускным, но создавать видимость было важно.
Надо было собрать всю свою надменность, ее ценили при дворе Луи Четвертого, и вопросить, глядя свысока, откуда Граньё взял это и кто позволил ему так грязно клеветать на честную женщину. Но в голове была единственная мысль: этот мерзавец — любовник Джованны. Возможно с тех самых пор.
Отчего-то когда речь заходила об этой женщине, Карло утрачивал способность мыслить рационально. О, Всеобъемлющий Разум! Он ненавидел паскуду-герцога за то, что из-за его пустяшного поручения потерял девушку навсегда. Если бы только он успел раньше, Джованна не попала бы в круговерть событий, осталась бы… нет, не невинной, конечно. Незатасканной. Он окружил бы ее заботой, снял ей дом, устроил все так, чтобы девушка ни в чем не нуждалась. Ей не пришлось бы служить у прославленной Примаверы в ее недоброй памяти Дворце Наслаждений. Здравый смысл, верный сын Совершенного Разума, подсказывал, что такова должна быть натура Джованны. Она ступила бы на этот путь вне зависимости от присутствия либо отсутствия Карло в городе. Но он оказывался бессилен перед яростью, этот несчастный здравый смысл. Перед яростью и ревностью. Поэтому единственное, чего сейчас хотел Карло, это проткнуть глотку Граньё шпагой.
Вокруг собралась толпа. Обвинение, брошенное жене одного из членов Академии, было чудовищно. Его наверняка отвергли бы, если бы не одно обстоятельство: чета Брации была из Сидоньи. Этот город имел на континенте не самую лучшую репутацию. Самое невинное, что слышал о нем Карло - «огромный бордель». Находились и еще более хлесткие словечки, а побывавшие там с искренним наслаждением рассказывали о куртизанках, карнавалах, творящемся повсюду разврате, хороводе разнузданных удовольствий. Любой женщине, которая была оттуда родом, приделывали этот ярлык: проститутка. Должно быть о Джованне уже рассказывали такое, но вот — Граньё первым произнес это вслух. Шепотки расходились по комнате. Президент Академии глядел сурово и немного печально. Он не любил скандалы. Его супруга, сухопарая, с неприятным визгливым голосом, втайне скандалы обожавшая, особенно пикантные, готовилась красиво упасть на руки другу семьи, мсье Жуанвилю. Своему, как Карло не сомневался, любовнику. В Вандомэ все было устроено в точности так же, разве что честности поменьше. Как сказал бы покойный Джанлу, мир его праху, приличных женщин от проституток тут отличает только одно: вторые честно получают деньги за амурные труды.
Мизансцена затягивалась. Граньё стоял с видом победителя. Мсье Локар, почтенный ханжа-президент, застыл, хлопая ртом, точно вытащенная на берег рыба: так он представлял себе праведное возмущение. Его супруга уже зависла в замедленном падении. Приличная публика, посещающая такого рода обеды — все сплошь члены академии, члены-корреспонденты, их жены и наиболее одаренные новички — подходила все ближе, чуя скандал, как акулы чуют кровь. Появление Джованны в эту самую минуту было неизбежно.
Она появилась в дверях, обмахиваясь веером. Золотисто-каштановые волосы сияли в свете свечей, отливал бронзой шелк ее платья. На шее поблескивали топазы, невероятно идущие ее чуть смугловатой коже. Она выглядела невинно и благопристойно, хоть сейчас пиши с нее какую-нибудь святую.
- Puta! - воскликнул Граньё и сразу же перевел. - Шлюха!
Джованна дернулась, как от удара. И выдержала этот удар с достоинством, заставившим вспомнить, что так привлекло к ней в первую минуту. Джованна знала себе цену. Ее матери тогда пришлось выплатить круглую сумму, но сама Джованна затребовала намного больше. Ей нужен был Карло Брацци, весь с потрохами. Неискушенная, еще невинная, она обладала потрясающей жаждой знаний. Если бы он тогда забрал ее, сейчас перед ними стояла бы выдающаяся дама-ученая, которую пришлось бы принять в Академию даже таким снобам, как Локар. Но он опоздал, и всю свою ненасытную любознательность Джованна направила на утехи плоти, а не ума.
- Шлюха! - повторил Граньё так громко, чтобы услышал каждый в комнате. Но все и так слышали. Тишина стояла такая, что муха бы не пролетела незамеченной.
Глаза Джованны сузились. Она держала спину ровно, казалась невозмутимой, но ее нижняя губа подрагивала, словно женщина давит рыдания.
Карло очнулся, только обнаружив, что бездумно стянул перчатку и держит ее двумя пальцами. Теперь уже отступать было некуда.
- Не желаете принести свои извинения, мсье Граньё?
- Вам или вашей жене-забавнице? - едко спросил Граньё.
План его был прозрачен, грубо шит белыми нитками. Если не удалось взять шантажом, а еще раньше угробить Брацци, можно его опозорить. Локар — ханжа, скандалы ему претят, а значит, он отнимет концессию и передаст ее Граньё или же выставит на аукцион. А желающих проводить раскопки в ветренном Руассе не так уж много.
- В таком случае, - притворно вздохнул Карло, - завтра на рассвете в Тревейском лесу, мсье. И пусть мои и ваш боги нас рассудят. Я сожалею, но, кажется, заставить вас забрать эту омерзительную ложь назад можно только шпагой.
Кто-то в толпе ахнул. Карло повернул голову и посмотрел на Джованну. Она застыла, глядя на него расширенными от ужаса глазами. Отвернувшись, Карло уронил перчатку под ноги Граньё.
- Всего хорошего. Прекрасный был ужин, мсье Локар. Идемте, синьора, - и взяв Джованну крепко чуть выше локтя, Карло вышел из залы.