Обманщики. Пустой сосуд

22
18
20
22
24
26
28
30

Дзянсин снял верхний халат, был он серо-желтого, песчаного цвета, и набросил на голову Лин.

— Спрячься под этим и пережди. Издалека тебя не заметят, близко не подойдут. Я пока отвлеку их. Вы двое — врассыпную.

Перехватив удобнее меч, Дзянсин сбежал вниз по осыпающемуся песчаному склону и побежал через солончаки. Халат на нем был голубой, пояс — коричневый, и его хорошо было видно на светлой растрескавшейся земле.

* * *

Ильян после секундных раздумий, убедившись, что Лин под халатом Цзюрена на песке практически не видно, бросился влево по гребню осыпающегося под ногами бархана. Халат на нем был тяжелый, он оттягивал плечи назад и сильно тормозил. И слабость давала о себе знать. Приступ скрутил его, как всегда, не вовремя. Ноги свело судорогой, горло перехватило, в сердце точно иглу вонзили, и Ильян рухнул, как подкошенный. Над головой свистнул кнут, не задев лишь чудом. Перевалившись тяжело на спину, Ильян уставился в безжиненное, выбеленное небо, которое вскоре закрыли темные лица.

Их было шесть или семь: начиная считать, Ильян каждый раз сбивался. Диковатые лица, широкоскулые, с очень темными глазами, скрывала буйная растительность. Настоящие пустынные варвары из сказок, которые жарят неосторожных путников на вертелах.

Ильяна вздернули на ноги и поволокли куда-то. Жарить, наверное. Последнее, что он помнил: как его мешком перекинули через седло. В нос ударил запах конского пота и недавно выделанной кожи, и все померкло.

В себя Ильян пришел, должно быть, много часов спустя в кромешной темноте. Впрочем, зрение прояснилось, и мрак понемногу рассеялся. Вскоре уже можно было разглядеть тонкие лучи солнечного света, точно золотые нити, прошивающие воздух. Они таяли на полпути. Ильян лежал на дне глубокой ямы.

Глаза совсем привыкли к темноте, и, сев, он смог оглядеться. Яма была по размерам небольшой и совершенно пустой. На шершавых стенах то тут, то там проступали сырые пятна. Пересохший колодец? Еще здесь, внизу, было невероятно холодно, а может, это просто озноб бил. Ильян плотнее закутался в халат и спрятал зябнущие руки в рукава.

Положение его было скверным. Он не только не продвинулся в поисках лекарства, но и угодил в смертельно опасную ситуацию.

Про дикарей-кочевников из пустынь рассказывали разное. Только приятных историй почти не было. Полудикие племена этих мертвых земель скитались, не имея ни дома, ни имущества, и жили охотой и грабежом. Об их обычаях рассказывали самые небывалые вещи: будто они женятся на своих матерях и сестрах; будто не брезгуют человечиной; будто промышляют страшным черным колдовством и говорят на птичьем наречьи.

Вот это последнее совершенно точно было ложью: Ильян немного знал язык кочевников, изучил, пока жил в приграничье, — но вот насчет всего остального никакой уверенности не было. Места здесь дикие, суровые, так что все возможно.

Крышка, накрывающая яму, откинулась, и вниз хлынул поток света, но дна не достиг.

— Он очнулся! — крикнул молодой звонкий голос.

Ильян с облегчением выдохнул. Здесь говорят почти так же, как и на юге, лишь немного по-иному произнося слова, а значит, можно будет попробовать договориться.

Сверху послышалась какая-то возня, потом вниз слетела толстая конопляная веревка, а по ней ловко спустился дикарь. Ильян поднялся с земли и замер, выжидая. Дикарь обвязал его веревкой — руки оставил свободными — после чего Ильяна вытащили наружу.

Яркое предзакатное солнце — времени с момента его пленения прошло, кажется, совсем немного — заставило его зажмуриться. С закрытыми глазами он подставил лицо его ярким лучам, чтобы согреться.

Толчок в спину вышел весьма болезненный.

— Иди.

Это было сказано по-каррасски. Потом сзади послышалась перебранка на два голоса, такая быстрая, что Ильян не смог разобрать ни слова, а сразу после этого его запястья коснулась нежная, теплая рука.

— Идемте, господин. Следуй за мной.