И даже эту мерзость приходилось отрабатывать. Пусть Искатель и не смыслил ничего в узлах и шлюпках, но тряпка и швабра были одинаковы: что на суше, что на море. Разве что чистить теперь приходилось не пыльные полки и грязные полы. Нет-нет, ему поручали отскребать соль с палубы и налипших моллюсков с досок. Труд отвлекал от грустных мыслей и чем-то напоминал о почти забытом детстве, когда Искателя точно так же гоняли и ругали по поводу и без, такого же безымянного, каким он был и сейчас.
Искатель посмотрел на зудящие от соли руки. Кожа около ногтей шелушилсь, ранки кровоточили, ногти трескались. На ногах дела обстояли ещё хуже: кожа слезала пластами, незаживающие язвы горели огнём. Губы и веки воспалились, поэтому и спать, и бодрствовать, и пить, и есть было больно.
Всему виной соль. Искатель подумал, что вряд ли когда-либо ещё добавит её в пищу.
– Эй! – окрикнул его помощник капитана. – Тебе велено не выходить на палубу два дня, усёк?
– Понятно, – кивнул Искатель. Эта новость и обрадовала, и насторожила. С одной стороны, обязанностей у него поубавилось втрое. Но с другой, запрет означал, что они подплывали к невольничьему острову. Значит, скоро Искателю придётся поделиться своей теорией.
За время путешествия до четвёртой ветви довелось несколько раз услышать о пустых шкатулках. Об этом говорили шёпотом и с оглядкой, в шумных кабаках, где никто не расслышит бормотание пьяного, отчаявшегося человека. Но пугало не только отсутствие даров. Постепенно гасли храмы.
Золотые прожилки в чёрных стенах тускнели, будто из них утекала жизнь. Никто не понимал, что могло вызвать такие изменения.
В любом случае вырисовывалась только часть картины, недостающие детали Искатель надеялся узнать на острове. А пока оставалось строить догадки, и каждая была ужаснее предыдущей.
Морские блохи зашевелились. Худые, но крепкие и жилистые, они лениво потягивались, ругались себе под нос. Ребята постарше смолили масляные палочки. Один за другим мальчишки поднялись на палубу, и вот крышка за ними захлопнулась. Искатель слышал их торопливые шаги и сердитые окрики капитана. Наверху началась суматоха: матросы катали бочки, с грохотом падали мотки верёвок, слышались звонкие щелчки хлыста. Значит, наверх выгнали рабов, а корабль спустил паруса и перешёл на вёсла.
Почему путь до невольничьего острова безбоязненно показывали рабам, а Искателю – нет? Значило ли это, что можно надеяться на освобождение?
Нет, дело явно было не в этом. Если верить легендам, остров не стоял на месте и единственно верного пути не существовало. Что же заставило Сароса держать Искателя отдельно от рабов?
«Имя, – догадался он. – Сарос боится, что я заберу их имена».
Корабль сбавил ход. Искатель подошёл к лестнице и присел на ступень в надежде понять, что происходит.
Разгадка пришла сама собой: в трюм начал просачиваться туман. Он лился подобно ручьям, окутывая всё вокруг белёсой дымкой.
Внезапно раздался крик, и корабль так резко повернул влево, что еле получилось удержаться на лестнице. Прошло несколько мгновений, что-то снаружи процарапало корабль через всю корму, и посудина начала поворачивать уже вправо.
Удар! Корабль почти остановился, будто наткнулся на препятствие.
Послышались множественные всплески и топот: видимо, это рабы с криками бросили вёсла и, кажется, побежали врассыпную. Что же они увидели?!
Крышка трюма вдруг откинулась, и на Искателя налетел полуголый человек. Оба мужчины повалились вниз, и только чудом Искатель ничего себе не сломал. Вслед за рабом в трюм ворвались сразу трое вооружённых человек и потащили брыкающегося бедолагу обратно наверх.
В этот же момент раздался оглушительный скрежет, и новый удар сотряс весь корабль. В трюм плеснуло водой от набежавшей волны, заставив Искателя вскочить.
Левый борт пробил широченный железный шип. Корабль повис на нём, как свинья на крюке, и медленно сполз в воду. В образовавшуюся дыру просочился свет. Искатель ещё мгновение постоял, а потом ноги сами понесли его посмотреть, что происходило снаружи.