Вор
«Убежище… Куда, куда бежать? Как скоро прислуга заметит, что отец города мёртв?»
У рабочего стола Стефана лежала дорожная сумка с его личными вещами. Отец был слишком ленив, чтобы разобрать её сразу после путешествия. Севир бухнулся на колени и принялся ворошить содержимое. Первым делом ему попалась фляга. Без раздумий он отхлебнул большой глоток, закупорил ёмкость и быстро перебрал вещи. Севир выгреб всё лишнее и оставил внутри огниво, коробок с солью, дорожную чернильницу и кошель. Лежавшие в сумке рукавицы были меховыми внутри и снаружи, без золотых нитей и герба, да и по размеру явно отцу не подходили. Мельком подумалось, что руки у него наверняка опухли и собственные рукавицы ему стали малы.
«Отобрал у каюра? Без разницы. Так, что там ещё?»
Нашлись внутри и плитка шоколада, баночка мёда, орехи, почти полностью растаявшее масло. У Севира в сумке тоже были припасы. Ему велели ни за что с ней не расставаться на случай, если он потеряется на реке.
«А это что? Коробочка с лекарствами? Прекрасно!»
Он запихнул в сумку несколько свечей, пошарил в столе и нашёл карту. Метнувшись в гардероб, Севир отодвинул секретную задвижку и открыл оружейный шкафчик. Выбор пал на простой клинок – дедовский, без камней и отличительных знаков.
На всё ушло на удивление мало времени. Вещи как будто специально лежали в нужных местах и сразу попадались на глаза.
Севир остановился у камина. На полочке валялся отцовский перстень – дар богини. Быть может, самая бесполезная для покойника вещь. Севир мотнул головой, отогнав злые мысли, и решительно направился на выход, но всё же остановился у дверей и оглянулся через плечо.
Тело отца всё так же лежало на полу. У Севира защипало в носу от подступающих слёз, но он не позволил им пролиться, вспомнив каждый удар, оскорбление, синяк и укус плети.
Севир подбежал к камину, схватил перстень, выскочил в коридор и плотно закрыл за собой дверь.
«Не дождётесь, – подумал он. – Стану я по нему слёзы лить, как же… Отцом он был дерьмовым, вот. И дерьмовым правителем. Никто по нему плакать не будет. Мать ещё порадуется. Да. Я их спас. Хоть и не помню как… А если я ему что-то сказал, мог ведь сказать? А если я убью кого-то ещё?
А богиня простит отцеубийство? А кражу дара?»
В голове вспыхнуло воспоминание: девочка в радужном платье, с чёрными волосами. Разноглазая. Однорукая. Быть может, мёртвая. Бесценная.
Он закусил губу. Богиня никогда его не простит. Это и есть наказание. Или только его начало.
У охотничьей конюшни Севир переоделся. Конюх крепко спал, похрапывая и бормоча что-то похмельное и неразборчивое. В другое время следовало бы приказать, чтобы бездельника выпороли, но сейчас Севир был благодарен такому совпадению. Он взял охотничий арбалет, не забыл набить чересседельные сумки кормом для лошади и выехал за ворота. Севир накинул капюшон и направился прочь из Илассета.
Глава 25
Корабль стонал и кряхтел, жалуясь на сильный ветер. В трюме пахло специями и ржавчиной, зерном и крысами, духами и человеческим потом.
Морские блохи – в основном мальчишки лет пятнадцати – отсыпались на лежаках после тяжёлой, штормящей ночи. Искатель тихо сидел в своём уголке, молитвами пытаясь унять тошноту. Качка бросала то вверх и вниз, то из стороны в сторону, то вперёд-назад, да ещё эти запахи, а пища! Всё, чем здесь кормили, просилось из желудка обратно. За всю жизнь в храме Искатель ни разу не пожаловался на скудность обеда, но на рабовладельческом судне он едва находил в себе силы проглотить даже маленький комок той серой, вязкой и комковатой жижи, названия которой он не знал.