И один в поле воин

— Можно?

— Чего тебе, рассол?

— Я посол…

— Ближе к делу!

— Я стул принёс! Ну, с утра, как и договаривались! Хороший, прочный…

— Тьфу на тебя, Емеля!

— Чего, не нужен уже?..

— Тьфу на тебя ещё раз… Заноси уж!

Ратибор, Мирослав и Емельян затягивать с выездом не стали. Знахарь Даромир, осмотрев поутру раны рыжеволосого гиганта, лишь поражённо покачал головой, сказав: «И правда, заживает всё на тебе, как на диком звере каком», — и дал своё добро на отъезд командира. Потому решили не медлить. Запаслись припасами, оседлали трёх свежих коней да тут же отправились в Мирград.

— Путь неблизкий, раньше выйдем — раньше будем, — лаконично подытожил Ратибор.

Всю дорогу до Мирграда, дабы скоротать время, любопытный Емельян донимал расспросами Ратибора и Мирослава об их подвигах ратных да походах дальних. Однако когда речь зашла о родителях Ратибора, тот вдруг помрачнел и, посоветовав Емельяну заткнуться, пришпорил коня и проехал чуть вперёд.

— Что это с ним? — поравнявшись с Мирославом, шёпотом, дабы не слышал рыжий здоровяк, поинтересовался Емельян. — Что случилось с его родителями?

— Погибли они, когда он был ещё совсем юным. Только отец его, Градимир, с неделю как отдал малого Ратибора на обучение ратному делу в дружину княжескую, как на их деревню напали половцы. Выжившие сельчане, кому удалось успеть в лес сигануть, рассказывали, что Градимир долго один стоял против них всех со своим кузнечным молотом и многих положил он там степняков, да против луков со стрелами не совладал. И Заряна, мать Ратибора, там же полегла, когда вышла из избы на помощь мужу лишь с заготовкой меча в руках…

— А Ратибор был единственным ребёнком в семье?

— Да. Единственным и долгожданным…

— Получается, он последний в своём роду?

— Уже нет, слава богам, — улыбнулся Мирослав. — Он же женат, и у него уж двое мелких подрастают, мальчик и девочка, Буреслав и Власта. Все в отца, такие же сильные, рыжие и упрямые!

Мирослав рассмеялся, а за ним следом и Емельян. Ратибор лишь хмуро посмотрел на них, не став выяснять, что их так развеселило. К Емельяну он привык уже, и если ещё и не видел в нём своего, то, по крайней мере, и голову ему отвернуть более не хотел. Разве что изредка у него просыпалось такое желание, когда племяш Святослава становился совсем невыносимым.

— Скажи, Ратибор, — вновь пристал к нему Емельян, — а это правда, что ты ничего и никого не боишься?

— Неправда.