– Не дает покоя эта авария? – спросила она.
Слейтер положил ручку и бумагу на столик, закатил глаза и закрыл лицо руками.
– Ну да, да, – процедил он и взъерошил пальцами темные волосы, уставясь в потолок, а Сэрра все так же невозмутимо смотрела сверху. – Проклятье! Дьявольщина! Хоть бы никто не запомнил номер!
– Номер чего? Мотоцикла?
– Ну конечно, чего же еще?
Он покачал головой и, опершись на локоть, стал перечитывать письмо, которому не суждено было попасть в руки Грэму. Как завершить последнюю фразу? Что еще добавить? Сэрра некоторое время постояла над ним, а потом отвернулась и принялась расчесывать волосы. Но очень скоро, услышав шуршание бумаги и постукивание ручки, она снова повернулась к нему лицом.
– Полегчало? – спросила она, опуская щетку.
Слейтер, не вставая с постели, вытянул руку, в которой держал скомканное письмо, и отрицательно покачал головой.
Он разжал пальцы, прохрипев «Бутон розы…», и комок бумаги покатился по полу. Сэрра с усмешкой отшвырнула его ногой к мусорной корзине.
После этого она принялась изучать себя в зеркале, молча поглаживая синяки.
– Тебе не приходит в голову, – начал Слейтер, – насколько мы с тобой омерзительны? Пусть ты хороша собой, а я всегда прав… но в силу каких-то чудовищных причин – то ли генетических, то ли классовых – мы с тобой…
– Именно это, – с улыбкой перебила Сэрра, не отрываясь от собственного изображения, – и приходит мне в голову.
Слейтер не удержался от смеха. Все-таки он ее любил. Его чувство вобрало в себя не только родственную любовь, которая обычно подразумевается под словами «любит, как брат сестру», но и нечто большее. Он
Возможно, еще не все потеряно. Возможно, он еще научится любить ее исключительно как сестру. В конце концов, она этого достойна. Для него она все равно останется самой близкой. Секс – это просто секс, не более того, просто с ней все ощущения становились острее… добавлялся привкус опасности… но нельзя сказать, что с ней было лучше, чем с другими. Наоборот, хуже – на него накатывало чувство вины и отвращения к себе самому. Нужно попытаться, непременно нужно сделать усилие; они подложили Грэму свинью, так пусть это станет поворотной точкой… пусть послужит поводом… пусть от этого будет хоть какой-то прок…
Сэрра подошла к старому монопроигрывателю, стоявшему на тумбочке в другом конце спальни. Она выбрала свое последнее увлечение – новый альбом Дэвида Боуи, причем аккуратно опустила иглу на дорожку перед самой любимой песней, заглавной – «Давай танцевать», которая вышла, на сингле и все еще оставалась в хит-парадах. Из допотопного динамика раздалось шипение и потрескивание; она прибавила громкости и поставила регулятор звукоснимателя на «повтор».
Слейтер повернулся на бок, чтобы наблюдать за ее движениями. Он больше не думал о дорожном происшествии, случившемся по его вине, не терзался из-за подлости, которую сделал Грэму, – он видел только свою сестру, пританцовывавшую возле проигрывателя. Музыка пульсировала и заполняла все небольшое пространство спальни; Сэрра покачивала головой, ее тело извивалось под голубым шелком в такт лирическим аккордам. Он ощутил, как внутри опять затеплилось желание.
Она знала эту песню наизусть. Прежде чем вступил вокал, прежде чем зазвучали слова «Давай танцевать», она с улыбкой повернулась лицом к брату, тонкими пальцами взялась за голубой шелк – и ее халат, соскользнув на пол, мягкими складками опустился на розовые кроссовки; она дважды кивнула в такт музыке и в унисон с Боуи пропела: «Давай-ка в кровать…»
И по другую сторону восприятия, где, согласно убеждению Слейтера, протекала его настоящая жизнь, на него обрушилась полная безысходность, неодолимая потребность скрыть свои чувства, ничем не выдать своего истинного отношения.
Он застыл с выражением притворного удивления и восторга, а под этой маской, внутри, стучала непостижимая боль, сродни его желанию, которая крепла вместе с этим желанием и вытесняла все остальное.
Доктор Шоукросс