— Простите, Герман Эдуардович, вывалила на вас всё, — мне и в самом деле становится неловко, вожу вилкой по уже почти пустой тарелке, вырисовывая непонятные узоры.
— Аннушка, — он берёт меня за руку, — вы даже не представляете, как мне приятно ваше доверие. У нас с женой так и не получилось завести детей, — вздыхает, — всё-таки времена были не те, сейчас значительно больше возможностей. А я всегда хотел, чтобы у меня была дочка, — улыбается мне, и у меня начинает щипать в глазах.
— Не сын? — смаргиваю влагу с ресниц.
— Нет, — качает головой, — дочка, чтобы была похожа на жену.
— А я всегда хотела отца, — говорю задумчиво, а потом вдруг добавляю: — Мне тут звонила мама.
— Вы ведь не близки с ней? — Герман откидывается на спинку стула.
— Нет, — качаю головой.
Моя мать всегда была больше занята собой, чем ребёнком. В детстве я мечтала заслужить её одобрение. Мама казалась мне удивительной. Со временем, конечно, восхищение поблёкло, хотя я не могу не признавать, что она до сих пор удивительно красива. Последний муж, по-моему, искренне в неё вюблён. Я за них рада и надеюсь, что мать, наконец, остепенилась, но мне сложно представить, что мы когда-нибудь будем с ней болтать по-дружески.
Наш разговор уходит в сторону от личных тем, и мы с энтузиазмом обсуждаем театральные премьеры этого сезона, когда я вздрагиваю от того, что на плечи мне ложатся руки.
— Добрый вечер, — раздаётся сверху голос Никиты, и он, обойдя стул и наклонившись, целует меня в уголок губ, а потом протягивает руку Соболевскому. — Герман Эдуардович, извините за опоздание.
— Рад вас видеть, Никита Сергеевич, — Герман смотрит на Добрынина как будто изучающе, но тут же смягчает впечатление улыбкой.
Никита садится рядом со мной, делает заказ подошедшему официанту.
— Я прервал ваш разговор, — смотрит на меня, и я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться ему, выпадая из реальности на пару секунд.
— Ничего страшного, — слышу довольный голос Германа и, вспыхнув, утыкаюсь взглядом в тарелку. — Вы видели последнюю реконструкцию «Синей птицы» в МХАТе? Что думаете?
— А он что? — Маруся смотрит на меня с любопытством.
— Что-что, — закатываю глаза, — выдал такой анализ постановки, как будто всю жизнь театральным критиком работает. У меня такое ощущение, что они заранее планируют разговоры, чтобы сильнее меня поразить. Хотя куда уж больше-то? — ворчу себе под нос.
С той нашей встречи с Германом прошло уже две с лишним недели. Мы с подругами, наконец, выбрали время, чтобы увидеться — на этот раз решили не устраивать домашние посиделки, а сходить в ресторан. Маруська договорилась с няней, Мари, по её словам, устала и сбежала от переживающего за неё мужа, а я — я уже третий день скучаю по Никите, который уехал на конференцию.
Эти недели были такими короткими и такими длинными одновременно. Мы проводили вместе почти всё свободное время, которого, правда, было чертовски мало. Всё-таки Добрынин — заведующий отделением, да и я профессию выбирала по призванию, а не для того, чтобы сбегать с работы при любом удобном случае. Но несколько ночей были нашими от и до, как и пара дней, когда по графику у нас совпали выходные.
Никита грозился в следующем месяце составить расписание так, чтобы совпадали все свободные дни, я на это возразила, что проще уж в отделении растяжку на стену повесить с объявлением, что мы встречаемся. Даже слегка поссорились тогда, правда, меня до сих пор бросало в жар от воспоминаний, как именно мы мирились.
Девчонкам я, конечно, рассказала про Добрынина. И теперь, пока сижу, задумавшись, над коктейлем — в кои-то веки решила заказать себе что-то алкогольное — они с азартом обсуждают, как так вышло, что сволочь, деспот и тиран оказался таким потрясающим мужчиной.