Старшая медсестра выдвигает стул, присаживается, смотрит на меня внимательно.
— Мне… ничего не удалось узнать, — произношу упавшим голосом. — Я звонил подруге Анны и ещё одному человеку, её пациенту, они сдружились в последнее время. Вы, может быть, помните его? Соболевский, лежал у нас не так давно.
— Помню, — Надежда кивает.
— Ну вот, на звонок он не ответил и не перезвонил. Я, конечно, ещё попробую до него дозвониться… Марина, подруга, ничего не знает, — медленно кручу в руках чашку, поднимаю глаза. — Надежда Константиновна, вы ведь дружите с Анной Николаевной, она вам ничего не говорила? Может быть, упоминала что-то вчера?
— Нет. Вчера ей стало плохо, — медсестра задумывается, качает головой. — Она сказала, что давление, но всё было почти в норме. После этого мы и не разговаривали больше, рабочий день закончился, она быстро уехала.
Внутри сжимается. Я могу предположить, почему ей стало плохо. Но…
— Я к ней домой, — быстро встаю.
— Что вы будете делать? — Надежда бледнеет.
— Чёрт, я не знаю! Но что, если она потеряла сознание или… — не хочу думать об этом, но проверить надо все версии.
Сажусь в машину, завожу двигатель и, не давая себе даже задуматься, еду знакомым маршрутом. А что я буду делать, если она дома? Например, со своим этим… Богатырёвым? Невольно сжимаю зубы так сильно, что челюстям становится больно. Буду решать проблемы по мере поступления.
Торможу перед Аниным подъездом, выхожу из машины, смотрю на окна квартиры — тёмные. Хрен знает почему, но я уверен, что ей не стало плохо или ещё что-то в этом духе. Код на входной двери помню, поднимаюсь на нужный этаж, звоню в дверь. Тишина. Звоню ещё раз и вдруг слышу мяуканье… Дарси!
Аня не смогла бы оставить кота одного надолго! А значит, нужно подождать — кто-то должен прийти. Подумав, решаю не сидеть в подъезде. Во-первых, не подросток, на подоконнике ютиться. Во-вторых, народ сейчас нервный, вызовут полицию, буду потом объясняться…
Спускаюсь, паркуюсь так, чтобы видеть окна, и остаюсь ждать. Спустя какое-то время мне приходит в голову, что сидеть я могу долго — не факт, что кто-то придёт именно сегодня и именно вечером. Но как представлю, что поеду домой, в пустую квартиру, становится до того тошно, что вопреки всякой логике остаюсь на месте. Здесь у меня сохраняется хоть какая-то иллюзия, что Аня не исчезла насовсем.
Чёрт знает, может кто-то там, наверху, решает сжалиться надо мной, но спустя полтора часа я вздрагиваю, увидев зажёгшийся в окне свет.
Дёрнувшись, открываю дверь и чуть не вываливаюсь из машины. Бегом заношусь в подъезд и взлетаю к квартире. Выдыхаю, успокаивая дыхание, и звоню.
Мне открывают сразу же. В дверях стоит незнакомец, вроде бы он только что заходил в подъезд, я отметил его краем глаза. И это не Богатырёв! Того я отлично помню! Не успеваю хоть что-то сказать, как мужчина, прищурившись, выдаёт:
— Здравствуйте, доктор Добрынин.
— Что вы тут делаете?! — я с трудом держусь, начинает пульсировать в висках. — И откуда…
— У меня для вас сообщение от Германа Эдуардовича.
Смотрю на него, тяжело дыша. Ничего не понимаю, какая здесь связь?