– И решил, что, если при тебе не будет шкурки, ты сможешь стать настоящим человеком? Не упырём?
Варде молча кивнул, подставляя лицо лунному свету. Светлые волосы казались серебряными – или жемчужными? На глазах он начинал больше походить на человека: действовали те крохи полученной крови. Тут, в хлеву, он выглядел совсем чужим, ему бы больше подошли речной берег и звёздный блеск на тёмной воде.
– Я бы хотел снова стать человеком. Не наполовину. Тем, чьё тело я занял.
– Но ведь дух-то у тебя болотный… – усомнилась Мавна.
– И что с того? Я всё помню, что было в жизни у него… у меня. У духа по имени Варде. И помню, что было до того, когда я умел лишь принимать облик лягушки.
– Ты что-то говорил про помнящих. Ты имел в виду, что помнишь жизнь того парня, чьё тело занял болотный дух?
Варде не успел ответить. Мавну грубо оттолкнули, а самому Варде в голову ударила вспышка огня. Пошатнувшись, упырь упал навзничь, и Смородник снова надел на него мешок.
– Убирайся отсюда. Живо, – прорычал Смородник, поворачиваясь к Мавне.
– Я говорила с ним о брате! – Кулаки сжались сами собой, в горле закипело возмущение. – Ты не должен был нас прерывать!
– Это ты не должна была приходить сюда. Ещё и ночью. С ума сошла? Хочешь оставить брата одного? Учти, если с тобой что-то случится, я продам козла и не подумаю тащить его в Озёрье, не хватало ещё выставить себя полным идиотом. Иди спать. Живо.
– Ты не можешь мне приказывать. – Мавна зашипела от обиды. – Ты должен мне помогать.
– Трудно помочь той, кто лезет на рожон.
Смородник захлопнул стойло, схватил Мавну за локоть и повёл к выходу. Она успела на ходу сунуть оставшийся пирожок козлу и, спотыкаясь, поспешила за Смородником обратно в корчму.
В один миг деревня превратилась в бойню. Илар хорошо запомнил, как кинулся в самую гущу: будто бы разом прошла боль в ноге и плече, грудь заполнил незнакомый прежде огонь. В руках у него был всего лишь нож, но он двигался так быстро, что упыри падали один за другим с распоротыми шеями.
Деревенские бились, как могли. Кого-то сразу повалили на землю, кто-то разил упырей, несколько раз помогли самому Илару, но чаще он. Бросался на нежаков с рыком, бил, резал, колол…
Пламя в груди распалялось всё сильнее и сильнее, клокотало в горле, горело на кончиках пальцев, бурлило в венах, и когда упырячьи зубы впились сзади ему в шею, всё вокруг вдруг озарила вспышка, такая яркая, что ослепли глаза. Огонь заполнил Илара целиком, и что было дальше, он не знал.
Поскрипывали колёса телеги, так привычно и спокойно, что сперва он не понял, где находится. Раны снова болели, и кажется, к ним прибавились новые – всё тело ныло и горело, как в жару. С трудом сев, Илар убедился: он снова в знакомой телеге, вечереет, и лошадью правит Купава.
Купава…
– Ты цела? – хрипло спросил он. Во рту было шершаво и сухо.
Полуобернувшись, Купава улыбнулась: