Костры из лаванды и лжи

Клэр смело протянула свою ладошку и с ходу начала тараторить, засыпая Фабриса вопросами. Женя даже позавидовала невозмутимости подруги, вспоминая своё знакомство с колоритным мсье де Гизом и то, как она сама была ошеломлена.

– Вынужден вас разочаровать, мадам Бенуа, – тем временем пророкотал Фабрис. – Картины из этой коллекции не продаются. Бертин Роше была моей дорогой подругой, и после её трагического ухода было принято решение, что наследие должно оставаться в собственности потомков.

Клэр разочарованно охнула.

«Можно подумать, она и правда собиралась отвалить кучу денег за этого пожирателя мышей! – усмехнулась про себя Женя. – Из своей Марианской впадины, ага».

– Но есть другой вариант… – внезапно предложил мсье де Гиз, как фокусник, достающий кролика из шляпы. – Вы можете заказать фотокопию этой работы и через пару дней забрать постер нужного вам размера, оформленный в подобранный для вашего интерьера багет. Это, конечно, не оригинал, но… Что скажете?

Конечно, Клэр заинтересовалась:

– Кру-у-уто!

Бросив на Женю извиняющийся взгляд, тут же сообщила, что готова сделать заказ.

– Всё можно оформить у администратора, – заверил Фабрис и, достав из заднего кармана джинсов телефон, быстро отправил кому-то сообщение. – Предупредил, что вы сейчас подойдёте.

– Супер! Спасибо, мсье де Гиз! Эжени, я быстро, о’кей?

Подруга убежала, оставив её наедине с бывшим начальником.

– Прекрасно выглядишь, дорогая, – широко улыбнулся Фабрис, но под её прямым укоризненным взглядом эта улыбка медленно угасла, сменившись тяжёлым вздохом. – Да, ты права. Не стоит делать вид, что всё в порядке. Ничего не будет, как раньше… – Он замолчал, окидывая взглядом картину за её спиной. – Я должен извиниться перед тобой. За всё…

Женя тоже отвела взгляд, смутившись. С одной стороны, приятно осознавать, что тебя наконец услышали, поняли, узнали правду. С другой – уж кто-кто, а начальник всегда был к ней добр.

Разве что один момент всё же хотелось прояснить.

– Зачем понадобилось подменять картины там, на чердаке? – спросила она прямо, решив не ходить вокруг да около. – Для чего нужны были те натюрморты? Ты мог бы просто забрать работы Бертин, никто бы и не узнал. Там столько хлама хранится, что…

– О, солнце моё, здесь ты заблуждаешься, – перебил её Фабрис и галантно подставил локоть, предлагая пройтись по галерее. – Всё, что связано с Бертин, для Эду очень болезненно…

«А для меня – всё, что связано с Эду».

– Особенно это касается её последнего года жизни, – Фабрис снова вздохнул. – Мы ничего не поняли тогда. Думали – переутомление, временное помутнение. Знаешь, она ведь с таким пылом принялась за организацию экспозиции в пыточной зале. Нарисовала серию огненных картин для оформления стен. Работала и днём и ночью, словно одержимая всей этой ведьминской темой. А потом и вовсе… Говорила всякое, фантазировала, вжилась в образ… как мы думали… Слепые идиоты!

Выставочный зал закончился уютным закутком с мягкими диванчиками и кофейным автоматом. Они остановились у окна. Солнечные лучи пронзали стёкла и разбивались на множество бликов, живописно рассеиваясь по полу и стенам, словно так и было задумано. Женя залюбовалась причудливой игрой света, когда Фабрис произнёс медленно и мрачно, будто специально на контрасте с жизнерадостной обстановкой:

– Я никогда не рисую сны или ночные кошмары. Я рисую свою собственную реальность, – он сделал паузу. – Права была гениальная Фрида Кало. Бертин ведь рассказывала нам обо всём. Поначалу. Но мы были глухи. Искали проблему в ней, а надо было смотреть по сторонам.