Липа невидяще уставилась перед собой, никак не реагируя на священника, проникшего через окно каким-то таинственным образом. Точь-в-точь, как та мерзавка в алом платье.
Темная фигура слилась в единое пятно, утратив черты, расплылась на грани восприятия. Глаза жгло как тогда, в солярии. Отчаянно хотелось заплакать, но слез не было. Липа беззвучно шевелила губами, бормоча что-то бессвязное. Перед внутренним взором мелькали картинки насилия в донжоне, сменяющиеся образом маньяка, которого изнутри раздирало козлиными рогами. Все происходящее было столь сюрреалистично, что Липа перестала воспринимать действительность.
В воздухе что-то промелькнуло, стрелой прошло сквозь фигуру священника, ударилось в стекло и с глухим стуком упало на пол. Липа заторможенно перевела взгляд на изогнутое волной лезвие кинжала, затем на человека в рясе. И на ее глазах темная фигура пошла рябью, как помехи на экране телевизора, а в следующий миг истаяла мутной дымкой.
Липа запоздало дернулась, наткнулась спиной на одну из колб с изуродованным человеком внутри и, зажав рукой рот, отшатнулась.
– Располагайся поудобнее, мой дорогой. – Любитель муравьев тем временем по-приятельски похлопал Виктора по плечу, и тот послушно лег на стол, как будто даже выдохнув от облегчения. – Сейчас подберем тебе амуницию, подходящую будущему статусу.
Тейге небрежно утер кровь с губ, оставив на лице разводы, и неторопливо направился в сторону брошенного им кинжала. Липа подбежала к Виктору и тронула его за плечо, все еще настороженно следя взглядом за ненормальным актером.
– Ви-ить? Ты чего разлегся? – шепнула она и снова потрясла его. – Вставай!
– Таддеус даже в детстве был гаденышем. – Тейге поднял кинжал и повертел его в пальцах. – Всегда кляузничал, пытался выставить меня в дурном свете перед отцом, пока сам прикидывался святошей, – бормотал он себе под нос, прилаживая оружие на пояс. – Хорошо, что я после смерти вырезал его поганый язык. Но он и молча умудряется мне пакостить.
– В-вырез-зал язык? – пролепетала Липа, вцепившись в неподвижного Виктора.
– Точно, в последнюю минуту осенило! – Сумасшедший горделиво приосанился, а затем захлопал себя по одежде. – Сейчас покажу, я всегда ношу его с собой, на память. Да где же он?!
Наконец, он выудил из одного кармана грязную тряпицу и развернул, протягивая Липе: внутри лежал какой-то сморщенный сухой комок коричневато-синюшного цвета. Горло тут же сдавил тошнотворный спазм.
– Вот! К моему большому сожалению, он вряд ли что-то почувствовал. Жизнь уже покидала его презренное тело, кровью залило всю кафедру в часовне, даже на полу была лужа. Надо было раньше сообразить, – мужчина недовольно цокнул. – Самое подходящее наказание за то, что мерзавец вздумал начать мессу, не дождавшись меня!
У Липы вырвался истерический смешок. То, что нес этот актер, настолько перестало походить на правду, что она не понимала, как реагировать.
Она покосилась на Виктора, но тот преспокойно лежал на столе, кажется, даже глаза прикрыл и никак не реагировал на откровения полоумного актера.
– Вы з-закололи своего брата в церкви, а перед смертью вырезали ему язык? – на всякий случай повторила она, еще тая́ надежду, что, возможно, что-то неправильно поняла.