Поражение Федры

22
18
20
22
24
26
28
30

И как же я расстроилась, узнав, что не буду выступать на осеннем фестивале, поскольку меня уже не будет на Крите! Меня отсылают в Афины. Все равно что в подземное царство Аида. Туда, где не будет ни быков, ни прыжков. В место, о котором я толком ничего не знаю.

Сочли, что в Афины принцессу как символ статуса должна сопровождать знаменитая прыгунья через быков. Могли выбрать любую, но высокое мастерство на настоящий момент показывала лишь одна девушка. Я. Мне и придется ехать.

Я кричала, стенала и, совсем отчаявшись, плакала. Бесполезно. Ехать придется – и точка. А потом наш наставник, Проктус, сжалился надо мной и замолвил за меня словечко. В свадебную церемонию принцессы входили прыжки через быков, и, хотя мой отъезд в Афины обсуждению не подлежал, мне разрешили выступить перед царем и знатью. И если выступлю очень-очень достойно, царь Минос поймет, что меня нельзя отправлять в Афины, где даже быков нет, а нужно оставить на Крите и позволить выступать до зрелого возраста.

Как сопровождающую принцессы меня решили поселить в ее покоях вместе со свитой. Я горячо возражала, зная, как это скажется на моих тренировках. И, поверьте мне, не лгала, хотя, возможно, так могло показаться. Мы вставали при первых лучах рассвета. Как говорит Проктус: «Бык тренируется во все время бодрствования лишь для того, чтобы быть быком – созданием, способным убить вас одним движением головы. А значит, чтобы победить быка, нужно вставать раньше него». Я же не смогу покинуть царские комнаты, пока Гелиос не воссияет на небе. На мои возражения Проктус заметил, что я тренируюсь последние десять лет без перерыва и два дня без тренировок не сыграют роли. Некоторые прыгуны пару дней отдыхают и молятся перед выступлением.

В конце концов я согласилась с его доводами, но сердце было не на месте. На мое согласие сильно повлияло то, что я хотела познакомиться с принцессой. Страдая от жалости к себе, я почти не испытывала этого чувства к ней, но в глубине души понимала: ее участь ничуть не лучше моей. Через два дня нас обеих лишат домов, положения и привычного уклада жизни.

Для кого-то из царств поменьше это может показаться странным, но я никогда не видела принцессу. Я имею в виду, вблизи, а не издали, во время шествий. С нашей интенсивной программой тренировок мы были предоставлены самим себе. То же самое можно сказать и о царской семье. И будьте уверены, никто из членов царской семьи не желал быть увиденным рядом с быками. Принцесса представлялась мне несравненной красавицей, раз афинский принц захотел забрать ее в свой дворец, поэтому, когда мы познакомились – вернее, когда меня ей представили, – я удивилась ее обычной наружности. Глаза у нее красивые, это бесспорно, но волосы какого-то тусклого, светло-каштанового оттенка и по-детски пухленькое лицо. Я хотя бы не пухлая. Прыгая по несколько раз на дню через быка, жирка не нарастишь.

– Ваше высочество, – склонила я голову.

– Ты прыгаешь через быков? – спросила она.

Потом я задавалась вопросом: должна ли была обидеться на то, что быки интересовали принцессу больше моего имени? Но в ту минуту я думала лишь о том, что ей небезразлично дело, которое я люблю всей душой.

– Да, – ответила я, – я занимаюсь этим с самого детства, ваше высочество.

– И что чувствуешь при этом?

Принцесса слегка подалась вперед. Она задала вопрос не из вежливости или ради пустой болтовни. Она искренне желала знать ответ. Мне стало грустно, потому как что я могла ей сказать? Ветру не описать, каково это – дуть; солнцу не описать, каково это – греть. Прыжки через быков – все, что у меня есть, и большего мне не нужно. Только во время них сердце бьется в правильном ритме и тело действует в полную силу.

– Свободу, – с трудом удалось выдавить мне.

За спиной кто-то хихикнул, и я зарделась. Но принцесса кивнула.

– Так я и предполагала, – сказала она.

* * *

Несколько часов спустя покои принцессы посетил царь Минос. Мы спешно повскакивали на ноги и бухнулись на колени. Никогда еще я не видела царя в такой близости. Сходство между отцом и дочерью поражало: те же ярко-синие глаза и те же светлые волосы, только у Миноса – посеребренные сединой. Однако дело было не только во внешности. Царь и принцесса одинаково держали себя, от них исходила похожая аура уверенности. Они знали, что всегда будут первыми, в какой бы ситуации ни оказались, что будут правы в любом споре и что любое их решение будет оправдано. Я не видела в Федре ничего царственного, так как ее не интересовали ни одежда, ни свадьбы, но сейчас, глядя на нее, поняла: я просто не осознавала, что значит быть царственной.

В одной руке царь Минос держал небольшой лабрис – символ Крита, оставляющий меня равнодушной.

– Отец, – произнесла Федра и вдруг совсем по-детски добавила: – Папа.

Ее нижняя губка дрожала.

– Пожалуйста, отпусти свою свиту, Федра. Нам нужно поговорить, – сказал Минос твердым тоном, в котором слышалось скрытое предостережение: «Мы царская семья. Мы не плачем прилюдно».