— Я не сразу понял, что с братом что-то не то. Это пришло позже, — начал рассказ. — Приступы, мычание, крики. Это было и днем, и ночью. Мне было жалко и одновременно я его ненавидел. Стыдился и тут же злился на себя за этот стыд. Мне было пятнадцать. Мать с няньками все в мыле и в вечных слезах. Отец орал. Я закрылся. От них и от ситуации. Мне было стыдно даже думать, что у меня такой брат. Больной, слабоумный. Мне было пятнадцать, я хотел жить как все. Это плохо?
— Нет, — одними мерзлыми губами шепнула.
— Я не хотел этого ни для тебя, ни для себя. Не хотел ненавидеть сына так же, как отец ненавидел моего брата. Не хотел для тебя страданий матери: она старалась, но это было слишком тяжело. Отец принял жестокое решение за них обоих. Нам всем стало легче. Только это длилось недолго.
Ангелина повернулась, во все глаза на меня смотрела.
— Это очень страшно, Геля. Вот так: знать, что твой сын или брат страдает где-то, а внутри червячок облегчения, что мы можем забыть и не страдать вместе с ним.
— Тим… — подошла, накрыла своей маленькой тонкой ладонью мои, холодные и большие.
— Спасибо тебе, Геля.
— За что? — хриплым шепотом.
— За то, что оказалась сильнее меня. Ты смелая. Благодаря тебе у нас есть сын. А я всегда буду виноватым. Это со мной на всю жизнь…
Две крупные слезинки скатились по бледным щекам. Я привлек жену к себе, губами поймал соленую влагу. Такая чувствительная, такая хрупкая. Геля умела сочувствовать и сострадать.
— А Леша, он здесь? Он… — спросила тихо.
— Да, здесь. Пойдем.
Мы обошли главный корпус больницы и оказались в парке, где в хорошую погоду гуляли пациенты. Дальше начинался подлесок с узкими тропками и высокими голыми деревьями. А дальше кладбище. Маленькое кладбище ненужных людей.
— Вот, — подошли к надгробию. Могилка ухожена и цветы свежие: мама, видимо, недавно приходила. — Леша умер десять лет назад. Ему было тринадцать. Это очень долго с учетом прогнозов.
— Почему он здесь? Почему не…
— Не на Ваганьковском? — предвосхитил вопрос. — Отец против. Там же Мантуровы похоронены. Заслуженные люди, с чинами и регалиями, а тут даун! Нельзя так. Я хотел перезахоронить в более подобающем месте, но потом подумал, что не нужно беспокоить. Мама тоже привыкла к этому месту. Десять лет ходим.
— А твой отец?
— Геля, мы даже с мамой здесь не пересекаемся. Не вспоминаем, не обсуждаем, не утешаем. Это табу. Мы все делаем вид, что этого не было.
— Поехали домой, — неожиданно предложила Геля. — Давай прогуляем работу. Просто побудем вместе.
Я обнял ее, и мы вдвоем, по-настоящему рядом, поехали к нам домой. Я наконец увидел свет в конце тоннеля. Думал, кончились наши испытания. Нет, еще нет…