Бедовый месяц

– Верно, – согласился Филипп. – Давно мне не было так… интересно.

Я одарила его выразительным взглядом и едва прижала кончики пальцев к замочной скважине, как он оттолкнулся от косяка и мягко обнял меня сзади. Когда его губы прикоснулись к невозможно чувствительной точке на шее, дыхание перехватило.

– Что вы делаете? – с трудом шевеля языком, прошептала я.

– Не смотрю, – пробормотал он, щекоча дыханием и посылая по рукам волну мурашек. – Продолжайте, леди Торн, не отвлекайтесь. Я очень хочу попасть с вами в номер.

От замочной скважины посыпались золотистые искры. По очереди раздалось два щелчка. На секунду Филипп выпустил меня из объятий, но, едва я ступила в темноту номера, как резко повернул к себе лицом. Дверь еще не закрылась, а его пальцы, портя аккуратно собранную прическу, запутались в моих кудрях.

Ощущение горячих нетерпеливых губ на моих губах показалось ошеломительным. Язык умело скользнул в мой приоткрытый рот. Ни в одном любовном романе никогда не описывали настоящих поцелуев. Об этом не рассказывали подружки в общежитии. Возможно, их никогда не целовали так, как меня целовал муж. Бесстыдно, влажно, с языком. Очень горячо. Перед закрытыми глазами сверкали искры, словно от заклятия, открывающего замки на запертых дверях.

Прервав поцелуй, пожалуй, на самой сладкой ноте, когда страстно хотелось продолжения и чего-то еще чуточку большего, Филипп подхватил меня на руки и уверенно двинулся в темноте в сторону спальни. Неожиданно под ногами захрустело стекло.

– Какого демона? – пробормотал он.

С супругой в крепких объятиях наклоняться и проверять, на что именно наступил, было не с руки во всех смыслах. И в прямом, и в фигуральном.

– Тереза, зажги свет.

От щелчка пальцами на стенах вспыхнули резные светильники. И мы замерли. Филипп крепко прижимал меня к груди, я цеплялась за его шею, а нас окружал чудовищный бардак. Номер был безнадежно разгромлен.

На полу блестела темная лужа от кофе. Валялись письма, аккуратной стопочкой лежавшие на кофейном столике. Под ногами хрустели осколки расколотой тарелки. Обезглавленная статуя девы растянулась на полу. Гипсовая голова откатилась к дивану, но тарелка для подаяний в протянутых руках осталась целой. На стенной ткани шрамами тянулись распоротые полосы, словно кто-то разрезал дорогое полотно наточенным лезвием. Или съехал вниз, выпустив когти.

– Бог мой, – пробормотала я.

В глубине номера отчаянно громыхнуло. Мы вышли из оцепенения и зашевелились. Не произнеся ни слова, Филипп ссадил меня на пол и резво зашагал в спальню, не обращая внимания, что под ногами хрустят фарфоровые осколки. Я поспешила следом, аккуратно придерживая юбку. Гробовое молчание мужа пугало почище учиненного хвостатым вандалом разгрома.

Муж исчез в комнате. Секундой позже он выдал витиеватую фразу такой словесной мощи, что докеры в драконьем порту, пожалуй, выстроились бы в очередь за уроками сквернословия. Я резко остановилась, понимая, что надо бежать в неприметный уголок. Если аристократ ругается отборным матом, то лучше прятаться! Всем. Желательно так, чтобы не нашли, пока буря не уляжется.

– Белка, драконью ж мать! – рявкнул он.

Из дверного проема стрелой вылетела серая тень с воинственно задранным хвостом. Леймар утекал в панике. Зацепившись когтями, он запрыгнул на стену и с вытаращенными глазенками, расцарапав ткань, плюхнулся мне в руки.

Мы прижались друг к другу. Вымирающий вид трясся и явно рассчитывал, что его спрячут и не дадут окончательно вымереть. Я не тряслась – пока, – но тоже очень рассчитывала не вымереть, попав в эпицентр взрыва.

– Тереза! – грохнул из спальни яростный клич. – Подойти!

Помоги мне боже, Филипп умеет орать!