Владыка кивнул. Мне оставалось только удивляться тому, что императора встретили без поклона, да ещё так панибратски. Интересно, кто-нибудь знает об этой стороне жизни Владыки? Очень сомневаюсь, иначе этой слабостью бы воспользовались. Значит, в деревне живут по-настоящему добрые и честные люди.
И в этом мне довелось убедиться в следующие несколько часов. Нас встретили очень тепло, расспросили, почему мы явились в таком виде. Я отвечала честно, сама не знаю почему.
Яр отправился в баню во дворе дома старосты, а меня увлекли женщины в баню во дворе другого дома. Там женщины парили друг друга вениками, рассказывали небылицы и пели деревенские песни. К последним пыталась присоединиться и я, да только в припевах, в которых слова успела запомнить.
– Волосы у тебя роскошные, – восхитилась одна из селянок, помогая мне их высушивать полотенцем. – На радость императору.
Ох, в самое сердце ранят! Не для него эта роскошь, не для него…
– Разве вы не слышали, что мы разводимся? – спросила я, щёки тронул румянец.
– Сюда не доходят сплетни из столицы, – пожала плечами женщина и прищурилась, – да только лукавишь ты! Когда двое так смотрят друг на друга – их даже божья кара не разведёт, не то что людские обряды.
Я улыбнулась – искренне и счастливо. Значит, они видят что-то в наших глазах? О своих чувствах я знала, но мне так хотелось, чтобы и Яр испытывал то же самое. Конечно, то, что он бросился за мной в болота, спас, навевало мысли, что я ему небезразлична, но додумывать – одно, а слышать – другое.
Когда волосы немного просохли, женщина расчесала мне их гребнем – я не просила её, но она сама хотела расчесать такие волосы. Её звали Афенья, она годилась мне в матери, и оттого было ещё приятнее довериться её рукам.
– Вот одежда тебе, – сказала Афенья, – а волосы пока распущенными оставь – быстрее высохнут.
Переодевалась я в предбаннике в длинную рубаху с вышитыми красной нитью узором по подолу и верхнее льняное платье в пол с длинными рукавами. Из обуви мне предоставили мягкие туфельки из кожи по типу балеток, а сверху, чтобы не мёрзнуть, накинули цветастый платок. Вот так я и вышла во двор, где уже поставили столы, ломившиеся от яств.
Яр сидел за столом вместе с мужчинами, подвинув к себе кружку пива, в льняной рубахе и тёмных штанах – такой же, как и все. И эта “одинаковость” его абсолютно не смущала, даже наоборот – я видела, насколько император расслаблен и счастлив.
Вспомнилось, что он готов сделать, если Призму не найдут, и на глаза набежали слёзы. Это нечестно! Яр по-настоящему умеет радоваться жизни, умён, красив и добродушен – нельзя забирать жизнь у таких людей! Нельзя приносить их в жертву.
Яр словно почувствовал моё внимание и обернулся. Застыл, с восхищением оглядывая мой стан, и я ощутила себя намного желаннее, чем тогда, в том звёздном платье, хотя была одета в самую простую одежду. Я прошла вперёд. Мужчины подвинулись, освобождая для меня место рядом с мужем. Я положила руку на плечо Владыки и села рядом – передо мной тут же поставили такую же пузатую деревянную кружку, как и у Лейарда. Остальные женщины и девушки тоже рассаживались по местам – рядом с мужьями, женихами и отцами. Теплота и доброта буквально пропитали воздух, мне не хотелось покидать этих людей.
– Тебе идёт, – шепнул император и пригубил пива. – Как ты? Зверь тебя не слишком напугал?
– Всё в порядке, – кивнула я. – Хотя в своём мире я не привыкла к подобным потрясениям.
– Скоро вернёшься, – с грустью произнёс Яр. – И забудешь невзгоды нашего мира.
Возможно… Но смогу ли я забыть Лейарда? Думаю, что нет. Мне уже никогда не разлучиться с этим мужчиной.
Мы немного пили, немного ели, отдыхали, смеялись, веселились. Местные учили меня танцевать их танцы. У меня худо-бедно получалось, особенно стало получаться, когда ко мне присоединился император. Вот вместе с ним я словно забыла обо всём, отдавалась музыке и просто радовалась душой.
Луна уже была высоко, а небо украсили звёзды, когда гости начали расходиться. Мы тоже побрели в сторону дома Яра, находящегося на окраине деревни, у частокола. Я разглядывала звёзды, кутаясь в платок, Лейард рассказывал о местных созвездиях, показывая их, и мне казалось, что никаких бед не существует. Всё осталось за пределами этого частокола, а здесь, внутри, тишь да благодать.