– Прости, – склонил он голову, напоминая мне маленького Даню, который извинялся за вышедшую из-под контроля шалость.
– Почему ты не сказал мне об этом сразу? – громко спросила я, пытаясь сдерживать крик. – Почему?
– Я просто очень люблю тебя, Даша.
– Ты больше любишь свою гордость, Дань. Ты должен был сказать мне! Не врать, что переспал с Каролиной! Не ходить с ней за ручку передо мной! Не целовать… Боже, ты понимаешь, что я пережила, когда ты сказал мне, что мы расстаемся? Мне хотелось сдохнуть. Я заставляла себя существовать, Матвеев. Каждый день был как пытка. А воспоминания – как нож, который резал по живому, стоило мне подумать о тебе или увидеть тебя. Я не из тех, кто льет слезы по любому поводу, – в моем срывающемся голосе был намек, – и я старалась не показывать, как мне плохо. Ездила на учебу, готовилась к занятиям, зубрила, гуляла. Даже улыбалась. Я безумно скучала, каждый день, каждую минуту, – зашептала я, сильнее прижимая к груди колени. И чтобы Даня не заметил мои слезы, отвернулась к окну, глядя на его смутное отражение. – Понимаешь, что я пережила? Ты этого хотел для любимого человека?..
– А ты понимаешь, что чувствовал я, когда понял, что тебе может грозить опасность, как Лизе? – вдруг выкрикнул он с отчаянием. – Понимаешь, каково это – чувствовать себя бесполезным слабаком, который ни на что не способен? Жалким неудачником, который не может защитить свою девушку? Понимаешь, что значит – тупо ждать, когда тот, кого ты любишь, может пострадать из-за тебя? Нет, Даша, ты не знаешь, что это. И не дай бог тебе это узнать. Думаешь, я был счастлив, когда врал тебе? Когда был с Каролиной, а тебя видел с этим уродом? Когда ты была всего лишь за стеной от меня, а я…
– Ты сам возвел эту стену! – закричала я и спрыгнула с подоконника, оказавшись напротив Дани. – Ты возводил ее кирпичик по кирпичику, с самого детства! Когда что-то шло не так, как ты хотел, ты просто взрывался и сбегал, весь такой гордый и неприступный! Вместо того чтобы все выяснить, ты предпочитал уходить – как в тот раз, на выпускном, когда ты решил, что я говорю о поцелуе с тобой! Гордость никогда не давала тебе остановиться и понять, что происходит. Ты ставил мне в вину, что я трижды тебя отвергла – трижды, перед тем как ты стал смотреть на других девушек, став невероятно взрослым и крутым. Но все три раза ты просто не мог открыто поговорить со мной, попросить объясниться. Даже тогда, когда пришел на свидание вместо Сергея! Что тебе мешало сказать мне, что он – моральный урод, который решил поспорить на меня? Ничего! Но ты, Даня, самоуверенно решил, что это только твои проблемы. Я знаю, что ты защищал меня, но к чему это привело? К тому, что Сергей обвел меня вокруг пальца, а я поверила ему! – я сделала паузу и глотнула воздуха, а Матвеев просто смотрел на меня – бледный и все с такими же больными глазами. – Ты мог быть со мной искренним. Но ты выбирал другой путь – каждый раз. И никак не мог понять, что простой разговор может решить кучу проблем! Когда же разговаривать к тебе пришла я – после выпускного, хотя, поверь, это было нелегко сделать! – ты просто встал в позу и выставил меня! А ведь просто мог рассказать обо всем. Просто. Мог. Обо всем. Рассказать. Я же не чужой человек, Даня. Но ты предпочитал лелеять свою гордость. Это… Это глупо!
Его обнаженные плечи дрогнули. На шее натянулась вена.
– Значит, стену возводил только я? – хрипло спросил он. – А ты была такой невинной, как ангел? Окей, пусть стена – моя. Но почему же ты, видя, что я возвожу эту проклятую стену, ничего не сказала? Почему просто наблюдала? Я так хотел, чтобы ты обратила на меня внимание. Хотел, чтобы ты видела во мне парня. Ты что, не понимала этого? Раз уж ты вспомнила школьные времена, то почему ты все время оставалась ко мне равнодушной? Почему видела во мне исключительно малолетнего балбеса, способного только на тупые шуточки? А в девятом классе… Я думал, что ты вернешься с моря и оценишь то, каким я стал. Взглянешь на меня иначе. Скажешь, что я классный, начнешь ревновать к подружке. А что делала ты, Даш? Звонила, несла чушь и лазила под скамейкой? А потом и вовсе перестала общаться со мной. Я не оправдываю себя – но моя гордость появилась на пустом месте.
Он злился. И я тоже злилась. Но впервые в жизни мы вообще касались этой темы – казалось, уже давно забытой, но все еще важной, живо откликающейся на происходящее из глубин наших сердец.
– Не оправдывай свою гордость, – прошептала я, пораженная его словами. Я тоже была виновата. Тоже возводила эту стену.
Мы оба несли на своих плечах эту ношу.
– Бояться за любимого человека – это гордость? – его глаза блестели, словно их заволокло слезами – слезами, которые никогда не должны были пролиться. – Что я должен был делать? Что?!
– Сказать мне, Даня. Не молчать. Не думать, что только ты можешь решить наши проблемы.
– А что должен делать сейчас? – вена на его шее натянулась еще сильнее.
– Можешь уйти – как и всегда.
– Можешь не замечать – как и всегда.
Мы стояли очень близко и жадно вглядывались в лица друг друга. Я не знала, что хочу сделать больше – крепко обнять его или оттолкнуть. Воздух вокруг нас был наэлектризован настолько, что, казалось, еще немного, и появятся молнии и осветят нас, прежде чем ударить прямо в сердца.
– Не замечать? – горько спросила я, впиваясь ногтями в ладони, чтобы снова не появились слезы. – Что ты несешь, Даня? Я всегда думала о тебе. С детства. Ты был единственным человеком, который всегда был рядом. А потом бросил меня.
– Но я не бросал! – горячо возразил он и замолчал на мгновение, чтобы продолжить тихим тревожным голосом: – Я просто не хотел навязываться. Не хотел быть обузой. Не хотел, чтобы ты видела во мне ребенка. Однако даже когда я отдалился, тебе было все равно. И я любил тебя на расстоянии.
Возможно, мы оба были правы, а возможно, оба ошибались. Но сегодня мы впервые говорили об этом серьезно.