– Ты что, собака? – возмутилась я. Вроде бы ничего особенного, а сердце подпрыгнуло.
– Я твой котик, – смиренно ответил Матвеев и ловко уклонился от меня, когда я попыталась измазать подтаявшим мороженым его лицо. Пока я пыталась дотянуться до него, он умудрился вымазать мне еще и кончик носа.
На середине фильма Даня встал, чтобы принести воду, а когда вернулся, сел позади – так, что моя спина оказалась прижата к его груди. Он обнял меня, сомкнув на талии руки, и положил подбородок на мое плечо.
Нужно было расслабиться в его надежных объятиях, но мое тело было натянуто как стрела.
Слишком близко – запредельно.
Слишком нежно – болезненно нежно.
Слишком откровенно – хоть мы и были в одежде, но так прижимались друг к другу, что у меня перехватывало дыхание.
Это было настоящее испытание, и я с трудом взяла себя в руки. Но стоило мне немного расслабиться и откинуть голову назад, как Матвеев поцеловал меня в шею – осторожно, нежно, медленно спускаясь ниже и ниже, пока не дошел до выреза на футболке. А затем стал самозабвенно целовать плечо – сквозь тонкую ткань.
Его нежность околдовывала, сковывала по рукам и ногам, подчиняла себя. Я забыла, как нужно дышать. И на мгновение вообще забыла все на свете – кроме его имени.
Даня. Мой Даня.
Чувствуя жар дыхания, от которого стало легко и приятно покалывать губы, я сжала его запястье – одна рука Дани все еще были на моей талии, и он явно не собирался отпускать меня от себя. Вторую же он запустил в мои волосы, отводя их от лица назад.
– Тебе не нравится? – прошептал Даня. Его ладонь скользнула вниз по предплечью и нашла мои пальцы, чтобы крепко переплести со своими.
– Нравится. – Каждая жилка во мне будто стала хрустальной и, натянувшись до предела, тонко звенела. И сердце тоже звенело – от переполняющих его эмоций.
Даня снова поцеловал меня в шею, найдя такое чувствительное место, что я, коротко выдохнув от неожиданности в виде приятной волны по телу, вздрогнула. Будто не коснулся кожи губами, а провел по ней кусочком льда, следом капнув горячим воском.
Я повернулась к Дане, его пальцы скользнули по моему подбородку, и наши губы, наконец, встретились в поцелуе – со вкусом ванильного мороженого и упоительный, с трудом сдерживаемой страсти.
Я закрыла глаза, отвечая на поцелуй, видя перед собой сияние звездного неба и не слыша ничего, кроме стука своего беспокойного сердца.
Сначала это было мягко, неспешно, до умопомрачения ласково. Воздушно и даже возвышенно. Мы сидели в обнимку, не в силах отстраниться друг от друга, я осторожно водила пальцами по горячим плечам и спине Дани, чувствуя под тканью футболки рельеф его мышц, и в очередной раз для себя понимая, как он силен. Не просто силен, но и надежен. А Даня гладил меня по лицу, волосам, рукам, лишь изредка разрешая себе более откровенные прикосновения, хотя я безумно ждала их.
3.20
В какой-то момент поцелуй стал увереннее, чувственнее, глубже. Стал огненным. Высекал с наших губ искры, заставляя пылать и тела, и души. И в нас отчаянным алым пламенем зажглось желание быть вместе. Оно озаряло наши нетерпеливые лица, когда мы снимали друг с друга футболки; освещало руки – каждое требовательное прикосновение вызывало в нас обоих новые волны нежности, и взаимное влечение становилось все сильнее. В какой-то момент я поняла, что оно так велико, что я не отпущу Даню сегодня. И не допущу, чтобы он отпустил меня.
Не помню, когда потух экран разрядившегося ноутбука, и как я оказалась у Дани на коленях. Я обнимала его, и мои пальцы то сжимали его плечи, то оставляли едва заметные следы на спине, то оказывались в его волосах. Одной рукой он придерживал меня за спину, второй гладил по волосам, предплечью, талии, будто сдерживая себя из последних сил. А когда его рука все же оказалась под футболкой, Даня тотчас одернул ее и хотел убрать – но я не разрешила ему этого сделать. Прижала своей ладонью его ладонь к моей разгоряченной коже, не позволяя лишить меня новой волны нежности и страсти, и прикусила ему нижнюю губу. Он понял меня, и его прикосновения – сначала кончиками пальцев, невесомые и дразнящие, затем ладонью, все более и более откровенные, сводили с ума, заставляя мысленно повторять его имя, словно молитву.