Леля кивнула.
– Мне очень нужно с вами поговорить.
– Ну если очень нужно, – он поравнялся с ней, – то не сдерживайся.
Сергей Никитич открыл дверь кабинета и пропустил Лелю вперед. Несмотря на то что директор оставил окно открытым и в кабинете было холодно, запах растворимого кофе тут же ударил в нос.
Дрожа, Леля опустилась на стул, на котором до нее сидел ноябрь.
– Сергей Никитич, – начала она.
– Да-да?
– Я не могу и даже не хочу играть в театре.
– Что, совсем?
– Я не актриса. Это у моей мамы хорошо получается, а я в папу. Я неартистичная. А вы мне еще к тому же главную роль…
– Ну, предположим, главную роль не я, а шляпа тебе дала. А с чего ты взяла, что неартистичная? Кажется, в театре ты не играла или просто в личном деле не записано?
– Не играла. Но я себя знаю. Я не умею танцевать и играть на сцене. Просто не мое. Если вы посмотрите на мою маму, вы поймете, что мне и пытаться не стоит…
– Ну послушай, при всем уважении к твоей маме сейчас мы говорим не о ней. И не о твоем отце, на которого, как ты говоришь, ты похожа. Мы говорим о тебе. А быть один в один как другой человек ты, согласись, не можешь. Набор генов – гарант уникальности, знаешь ли.
– Неужели просто моего нежелания недостаточно? Почему я должна что-то объяснять, ведь это добровольно…
– Добровольно-принудительно, давай не будем забывать эту гуманную форму авторитарного воспитания…
– В конце концов, – у Лели заканчивались аргументы, – вы же сами и пожалеете, что взяли меня. Я вам запорю весь спектакль своей игрой. И еще не буду относиться к репетициям серьезно, стану прогуливать! Лучше по-хорошему назначьте другую девочку. Уверена, Маша удавится или удавит кого-нибудь за роль принцессы.
Директор помолчал.
– А ты пьесу читала? – спросил он наконец.
– Ну, конечно нет!
Сергей Никитич оглядел кабинет со вздохом, будто вспоминая, где лежит то, что ему нужно, порылся в ящиках своего стола и достал какую-то потрепанную тонкую, как тетрадь, книжечку. Затем полистал настольный календарь.