– Заказов мало, все отданы на завод поближе к Москве.
– И как быть?
– Следующий этап – перевести всех на четырехдневную рабочую неделю.
И, соответственно, урезать зарплаты, дополнила про себя Леля. Что начнется!..
– Как у тебя обстоят дела в школе? – спросил Андрей Петрович.
– Все хорошо.
– В случае агрессии по отношению к тебе не молчи, сразу ко мне.
– Пап…
– Слушаю.
– А тебе не жалко сокращать людей?
Андрей Петрович пожал плечами, провожая взглядом Анну Романовну, которая на каблуках, стараясь не упасть на льду, осторожно пробиралась к школе:
– Конечно, во мне есть сочувствие, но я считаю, что каждый человек должен уметь заботиться о себе в любой ситуации. Мы сокращаем честно, с тремя зарплатами, а не бессовестно: с одной или задним числом… А дальше уже от самих людей зависит, выплывут они или нет. Обижаться глупо. Я считаю, что никто никому ничего не должен, кроме того, что было обговорено. Меня тоже когда-то сокращали. Ты только родилась, мы жили небогато. Я, конечно, мог разобидеться на весь мир и на своего начальника, но предпочел не ныть, а работу искать. Я сочувствую, но побеждающую слабость не уважаю.
Леля кивнула и вышла. Она была согласна с отцом, и его уверенность в своих словах придала ей сил. А еще Лелю позабавило, что, почти не общаясь, они мыслят так похоже.
На крыльце школы, на ступеньках, привычно собралась толпа ее одноклассников. Лера и Маша проводили ее особенно злыми взглядами.
– Хорошо живется тебе, да? – услышала Леля.
– Хорошо.
– Еще бы, когда деньги из бюджета завода воруешь, а людей сокращаешь, хорошо живется.
Леля резко затормозила и подошла близко к Маше:
– Ну откуда в твоей тупой башке эта дебильнейшая ерунда? Мой папа просто получил должность в сложное время, а ты хоть немного головой подумай, вспомни законы экономики, которые тебе на обществе объясняли, олимпиадница ты наша, и сложи два плюс два. И если кто-то еще из вас хоть что-то мне скажет, я вам обещаю, что терпеть не буду. Понятно?
– А что, папочке нажалуешься?