– Давайте заменим ее уже, Сергей Никитич! – услышала Леля со сцены голос Маши, не скрывающей удовольствия от происходящего. – Почему мы должны терпеть ее опоздания?
Остальные стали поддакивать. Леле потребовалась вся ее выдержка и сила, чтобы остаться стоять на месте. Вдруг ей стало страшно: а что, если и Сергею Никитичу надоест с ней возиться. Что, если трюк со шваброй сработал – и он разочаровался в Леле из-за опоздания. Смешно, еще несколько недель назад Леля ненавидела эту самодеятельность с театром, а теперь боялась ее лишиться. Хотя что она потеряет? Стать своей в классе у нее так и не получилось, великий талант актрисы в ней тоже не открылся, но отчего-то ей очень важно быть полезной и важной хоть где-то, иметь хоть одну опору.
Сергей Никитич молчал.
– Давайте уже, может, репетировать начнем. Чего вы разнылись? – подал голос Илья.
– Мы не ноем, мы не хотим уничтожить спектакль, – сказала Маша.
– А, то есть заменить главную героиню за пару недель до выступления – это не ровно уничтожению? Если включить мозги, можно догадаться, что такой объем проделанной работы лучше не обнулять.
– Давайте все на сцену! – сказал директор.
Леля понуро поднялась. Сегодняшняя репетиция далась ей особенно тяжело. Одноклассники и раньше не прятали своего скептического отношения, а сейчас словно достигли пика пренебрежения. Маша то и дело фыркала, наблюдая за неловкой Лелиной игрой, некоторые просто намеренно хихикали, кто-то за кулисами громко говорил: «А ведь Сонечка могла бы куда лучше сыграть Принцессу! О чем думал Сергей Никитич…»
Илья, слыша все это, поглядывал на Лелю. Ему стало ее очень жаль еще тогда, в туалете, когда она смотрела на него испуганными уставшими глазами, а сейчас он впервые удивился жестокости одноклассников. Неужели они не видят, что пинают лежачего, который весь скукожился и ладонями пытается закрыть себя?
Наконец репетиция закончилась. Директор всех поблагодарил, похвалил Лелю, на что та отозвалась вымученной слабой улыбкой, и вышел из зала. Ребята спрыгнули со сцены, собрались в кучку и стали обсуждать:
– Так что: пицца или бургеры?
– Давайте лучше в пиццерию, я бы руку отдал сейчас за тянущийся сыр.
Леля нарочито медленно копалась в телефоне, чтобы дать им уйти и не пересечься в раздевалке. Вдруг раздался резкий звонок. Леля вздрогнула. Экран светился именем «мама».
– Да?
– Лель, как дела?
– Мама?
– Боже мой, ну, конечно! Я вот тут зашла в кофейню и подумала, как я давно твой голос не слышала. Все переписываемся, переписываемся… Ой, Лелька, у меня тут столько всего происходит! Как я замечательно съездила!..
Счастливый мамин голос и радовал, и мучил Лелю одновременно. Она восхищалась ее амбициозностью и силой воли (легко ли стать актрисой после тридцати трех?), но, слушая радостное мамино щебетание о планах на ближайший год, злилась: а где в этих планах она, ее ребенок? А у папы? Если открыть его расписание, вряд ли там хоть в какой-то день она вписана. Словно разведясь, они перестали быть не только мужем и женой, но и родителями. По крайней мере, так ощущала это Леля.
А если вот прямо взять и сказать маме, что Леле плохо, что в школе она как на войне, что ее обижают, что в голове у нее страшные мысли? Как мама отреагирует? Наверняка повиснет пауза, а потом мама пообещает, что скоро все наладится, и поспешит перевести тему. Леля чувствовала, что ее переживания не то чтобы неважны и неинтересны родителям, просто правильнее сказать, что сейчас они полагаются на Лелину самостоятельность и желают, чтобы она справлялась сама.
Извинившись перед матерью и соврав, что ей нужно бежать, Леля убрала телефон в карман и оглядела концертный зал. Убедившись, что осталась одна, Леля села в кресло, уронила лицо в ладони и заплакала. Боже! Наконец слезы прорвались! После них должно стать на секундочку легче.