Она зажала между пальцами вату, которая выглядела так, будто её вынули из старого советского матраса. Даже зеленка, медленно расползающаяся по краям, выглядела старой и блёклой.
— Не трогай меня. Сама всё сделаю, — я закинула невредимую руку на край ванны и, опираясь о него, смогла встать на ноги и подойти к раковине. — Иди успокаивай своего любимчика. А-то он испугался бедненький.
Я включила поток холодной воды.
— Что ты там сама сделаешь? Да ещё левой рукой… Дай помогу, — мама импульсивно схватила меня за порезанную руку и без предупреждения с силой прижала вату с зеленкой к ране. Защипало так сильно, что на глазах выступили слёзы. Я стиснула челюсти и отвернула в сторону от мамы лицо. — Когда ж ты у меня молчать-то научишься, а? — жалобно прошептала мама. — Получаешь за свой острый язык и всё равно его показываешь.
— А что нужно делать? Молчать, как ты? А дальше что? Ждать, когда он зарежет меня по-настоящему или начнёт трахать нас по очереди? Как тебе больше нравится, мама?
Щёку опалило жгучей пощёчиной.
— За языком следи, дура! Сколько раз тебе можно говорить?! — рыкнула мама. Грубо толкнула меня в плечо и швырнула зелено-красную вату в раковину. Заглянув в её глаза, я увидела лишь неприкрытый гнев и отвращение ко мне. — Он тебе как отец, идиотка!
— Хорош папочка, — усмехнулась я горько. — Думаю, он не будет против, если я с этим ножевым обращусь в полицию?
— Твоё ножевое не больше царапины. Хочешь нас опозорить? Иди! Отец сядет, Катю заберут в детдом, а я руки на себя наложу. Зато ты у нас будешь умница. Дрянь неблагодарная… — мама подобно вихрю вылетела из туалета и хлопнула дверью так сильно, что волной холодного воздуха колыхнуло мои волосы.
С секунду постояв, я почувствовала, что мои ноги ослабли. Там, где стояла, я осела на пол и запустила пальцы в волосы. С силой сжала их в кулаках.
— Как я устала, — выдохнула я тихо, чувствуя по щекам горячие слёзы. — Господи…
Зависнув в пограничном с истерикой состоянии, я в сердцах пнула ванну несколько раз. До боли в ноге. Руками поколотила всё, до чего смогла дотянуться, но понимала, что этого мне недостаточно. От желания вцепиться ногтями в чью-нибудь рожу буквально выворачивало наизнанку. Дикое желание, бежать прямо сейчас одной и безо всего, затопило разум. Слёзы прекратились, уступив место решительности. Я лихорадочно стала бегать глазами по пространству туалета, мысленно прикидывая, где могу переночевать, если убегу прямо сейчас.
— Алёна, — тихий заплаканный голос сестры за закрытой дверью подобно щелчку гипнотизера вернул меня в реальность, далёкую от мечты о побеге. — Алёна, скажи хоть что-нибудь. Тебе больно?
Слёзы мгновенно хлынули из глаз. Тело безвольно обмякло у стены под старой раковиной.
— Немного, Кать, — произнесла я, стараясь, чтобы голос не был таким убитым.
— Хочешь, я тебе помогу?
— Хочу, — выронила я. — Принеси, пожалуйста, мне чистую футболку. В шкафу.
— Хорошо, — по звукам поняла, что Катя спешно утёрла сопли и слёзы. Её голос стал бодрее. — А ещё что-нибудь надо? Может, таблетки какие-нибудь?
— Принеси мои полотенца, Кать, шампунь и гель для душа. Помыться хочу.
И плевать. Уже так сильно плевать, что он может вновь ворваться в туалет и увидеть меня голой. Пусть уж делает, что хочет. Всем давно плевать.