– Прислали парламентера. В жизни не догадаетесь, кого.
Глава 17. Кто ты мне – друг или враг?
Напутствия Ктуула злили Ника, и он отчаяннее сжимал кулаки, оглядывая сверкающую бесконечность. Будь ярость материальна, он бы взорвал все зеркала мира и уничтожил бы это место в назидание остальным. Они не имели права сажать его сюда, не разобравшись! Не имели права обращаться с ним, как с опасным зверем, который подлежит укрощению!
Сколько раз за эти дни его пытались отравить Черной пьеттой, смешивая с ядами других опасных растений. И Артан, этот болван, все твердил, что пока Селеста не вернется к нему, Никлос останется в плену.
Это было даже не смешно. Арт не верил, что Ник рядом с Ктуулом такой же пленник, как и Селеста. Что не существует никакой связи между его свободой и ее. Что вечный будет делать все, что пожелает, а желает он одного – уничтожить этот мир и свалить из обломков, используя Никлоса.
Слова Ктуула об их особой связи казались издевкой, глупой насмешкой над его привязанностью к Селесте. Он не понимал подоплеку действий старого бога и считал все это жестокой игрой, чтобы влезть к нему в голову и превратить в раба.
Даже самому себе Ник не признавался, что иногда, думая над предложением Ктуула, он чувствовал темный отклик. Нет, его ужасала мысль об уничтожении родины, но идея бессмертия, свободы сердца и путешествия среди звезд… Такое привлекало его больше, чем быть королем, человеком, вынужденным тратить жизнь на проблемы других. Он разочаровался в своем правлении и происхождении. Больше не желал быть тем, кем должен. И знал – чем бы все это ни закончилось, он не вернется на трон.
Никлос отказался быть королем.
Клетка отворилась так же внезапно, как и окружила его. Просто зеркала истончились, обнажая за собой осиновую рощу, полную темно-рыжих красок. За Ником никто не пришел, он был совершенно один и даже растерялся от такой перемены. Когда оглядывался по сторонам, вдыхая горьковатый, с кислинкой, воздух, ему чудился аромат осени, хотя приближалось лето. Что здесь случилось? Почему летние земли эльфов увядают и гибнут? Ему слышалась печальная птичья песнь, до того пронзительная, что замирало сердце, отзываясь на боль в голосах птиц.
Ник обогнул деревья, выходя на узкую тропинку, следуя за трагичным пением. Голоса распадались на низкие и высокие. Он слышал переливчатую трель скрипок и звон колоколов, надрывной вой и безудержные слезы.
Солнце, стоявшее в зените, только поджаривало краски осени, делая их невыносимо пестрыми и слишком насыщенными для той печали, что пала на Ауэрские леса. Выйдя на берег широкой реки, он увидел белые лодки с ажурными бортами, в которых лежали безмятежные тела мертвецов, укутанные в летучие саваны. Над их головами порхали птицы и мелкие насекомые, от волос исходил белесый свет, и в яркости осени они казались белыми пятнами, что пускает солнце по воде. Миг – и лодки растворились дождливым блеском.
Медленно смолкла тягучая музыка и воцарилась бесконечная, пустая тишина. Только тогда Ник сбросил очарование прощальной мелодии и огляделся, замечая на берегу сотни эльфов, бросающих лепестки цветов в воду. Они расходились в разные стороны, полностью игнорируя его, пока он не увидел Артана в черном костюме, стоящего напротив и холодно на него глядящего.
Сколько же невысказанной злобы затаилось в ясных глазах! Его бывший маршал и друг взирал на него свысока и едва терпел его присутствие, усилием воли гася желание вновь наброситься и убить за все то зло, что Никлос принес в его жизнь.
А сам Ник видел перед собой мальчишку, с которым сначала шутливо подрался, потом подружился, да так крепко, что не хотел отпускать от себя. Артан был нужен ему, Артан был для него всем. Пока не появилась Селеста.
– Почему вы меня отпустили? – холодно спросил Ник. – Больше я не дам себя обмануть. Или вы думаете, я не стану мстить за это пленение?
Дернулся кадык на горле Артана, но мужчина удержал гнев в себе. Он многое хотел сделать, но приходилось сдерживаться. Махнув рукой в сторону реки, мужчина заявил: