Его рука вытянулась, и он схватил меня за запястье, притягивая к своей груди. Его сердце колотилось о мою спину, и я оставалась неподвижной. Переполненный коридор исчез, когда его голос понизился до простого шепота, говорящего только для меня.
— В следующий раз убедись, что не смотришь на меня с таким душераздирающим выражением лица. Любой бы подумал, что тебе не все равно, но я не дурак.
Он имел в виду утро, когда поймал меня на том, что я смотрю на него через окно.
О Боже.
Его глубокий голос прокатился по моему позвоночнику.
— Не влюбляйся в меня, Лила. Я сломаю тебя.
Много самонадеянности? Почему он думает, что я влюблюсь в него из всех других вариантов, которые у меня были? Мэддокс был последним человеком, которого я хотела видеть в своем сердце.
— Влюбляться в тебя — это последнее, чего я хочу. Будь уверен, даже если бы ты был последним мужчиной на земле, я бы не трахнула тебя и не полюбила бы тебя; ты слишком уродлив для меня.
— Я или мое сердце?
— Оба, — выдохнула я. Ложь.
Он отпустил мое запястье, и я почувствовала жжение на коже в том месте, где только что было его прикосновение. Его дыхание парило рядом с моим ухом.
— Хорошо.
Я отошла от него на шаг. Он последовал за мной, к моему раздражению.
— Одна последняя вещь. Если я не могу поцеловать твои губы, могу я вместо этого поцеловать твою киску?
Мою что?
Ублюдок!
Гнев свернулся внутри меня, и я повернулась, сверля взглядом.
— Твои родители не научили тебя хорошим манерам? — Я выплюнула сквозь стиснутые зубы.
Мэддокс моментально потерял дразнящий вид, и его лицо стало гранитным. Изменения в нем были такими быстрыми и сбивающими с толку; такое ощущение, что меня бросили в кроличью нору.
— Нет. Они этого не сделали. Они никогда не заботились о том, чтобы меня чему-то научить, — просто сказал он, его глаза были пусты.