– Доброй дороги.
– Аксинья, дочка, ты не можешь сидеть в избе всю жизнь.
Она и не спорила. Но не могла себя заставить выйти на улицу. Наткнуться на гневный взгляд бабки Матрены, осуждающее перешептывание Зои или той же самой Марфы, понимающую ухмылку соседки Фёклы, злорадное прищуривание Семёна.
Аксинья единственный раз вышла из-за ограды. Заставила себя вычистить все углы в избе и наткнулась на смердящий кулек. И тогда только вспомнила.
Развернула тряпицу, сама не зная, зачем. Не для того же, чтобы полюбоваться на распухшую, безобразную, синеватую руку. Недавно эти пальцы ее утешали, гладили, были полны жизни, крепки. А теперь горстка праха. Единственное, что осталось ей от Степана.
Увезу, защищу от мужа. Смешной. Себя-то не смог уберечь. Ни одной весточки не подал ей за эти дни Степан. Наверно, проклинает случайную полюбовницу. Слезы Аксиньи давно высохли, и ее мучил лишь один вопрос. Как ей теперь жить? И ради кого?
Уже в потемках, озираясь, Аксинья, жена кузнеца Григория Ветра, закопала правую руку купца Степана Строганова в том месте, где лес подступал к Еловой, у раздвоенной березы.
Он устал. Вспоминать. Прятаться. Бояться. Ныла нога. Что-то булькало в груди.
Григорий соорудил силок, наловил зайцев и птиц. Зимовье приютило его на шесть ночей. Но здесь в любой момент могли появиться охотники. Еловские, александровские, солекамские, неважно… Любой человек – опасность для загнанного зверя.
Он не уходил и ждал.
Перед тем как покинуть навсегда Пермскую землю, скрыться на сибирских просторах, раствориться среди тайги, он должен был увидеть ее. Услышать высокий голос, прижать рыжую голову к груди. Спросить, как там сын.
Что перевернулось в его душе, Григорий не понимал, но ясно чувствовал, что совершил десять лет назад ошибку. Он выбрал не ту женщину. Бойкая, похотливая, любящая… Ему нужна была Ульяна. Что теперь жалеть?
Она все не шла. «Ульяна бы не бросила меня», – клокотала мысль. Силы его оставили, он поднимался с жесткой лавки лишь для того, чтобы затопить печь и сварить похлебку.
Жарко-то как!
Сквозь пелену, застилающую мысли, он услышал шаги.
Идет! Наконец-то!
Григорий приподнял голову, все тело болело.
– Вот ты где! А я тебя искал все эти дни.
Семен увидал, как на дальнем зимовье вьется дымок из печки. Слово было сказано старосте, и Григория схватили накануне дня Усекновения главы Иоанна Предтечи[63]. А он и не сопротивлялся, когда его волокли в Еловую. Только все смотрел в сторону избы Зайца: выйдет – не выйдет Ульяна проводить его в долгую дорогу. Она выбежала, но было уже поздно – Григорий со связанными руками-ногами, как особо опасный тать, трясся по ухабам на пути к городу.
Кузнец оказался в тюрьме Соли Камской, печально известной суровостью обхождения, сыростью, в которой даже самые здоровые за год содержания загибались. К преступнику не пускали никого.
ebooksa