К вечеру на всю деревню раздался нечеловеческий крик Марии, и сын ее, зачатый во грехе, появился на свет. Был он крупным, большеголовым, красным, сморщенным, но для матери самым красивым на свете.
– Смотри, мамаша, какого богатыря родила. Вот отец-то обрадуется.
– Что толку, бабушка, что отец родной обрадуется? Тот, кто по закону отец его, убьет и меня, и дите, – всхлипнула Маша.
– Да подожди ты, образуется все. Знаю я историю вашу, давно я поняла уже, что таскаетесь вы, укромничаете по лесным полянам. Думала, не знает, никто? Зря, голуба, так думаешь. Федю блаженного нашего с панталыку свела. Жизни нормальной ни ему, ни тебе не будет. Да не реви ты, все хорошо будет, это ведунья старая тебе говорит, – зашлась Глафира дребезжащим смехом. – Пуповину отрезала, к вечеру тихонько перетащите ребенка в дом, в бане ему не место. Два дня тебе, баба, лежать, не вставая, и будешь лучше прежней!
Матвей с всклокоченными волосами и мутным взглядом бродил по своему двору и волком глядел на соседей. Хлебным вином[34] горе свое заливал. Сколько не пил, все забыться не мог: гулящая брюхатая жена перед глазами стояла.
Девчушек забрали родственники. Он один как сыч. И мысль главная в голове: дурачок Федька сына заделал, а Матвей, муж законный, так и не оставил свой след, наследника.
– Вот пусть соседушки недоноска этого и ростят, мне он тут не нужен. Машку, мож, и заберу… кто стирать да варить мне будет, девок бесполезных растить. Учить ее надо ремнем… розгой, опозорила на весь мир, – бормотал мужик. Вливал в свое горло крепкое питье, спал на полу, а, лишь продрав глаза, принимался за старое.
Поздним вечером, крадучись, как вор, Федор вернулся в родную избу. Постояв немного над крепко спящей после всего пережитого Марией, тихо взял на руки ребенка и надолго замер, прислушиваясь к тихому сопению. До первых петухов Федя сидел на лавке с сыном на руках, как будто чувствовал, что больше его не увидит, не ощутит в руках сладкое молочное тепло.
– Феденька, сына кормить надо, дай мне его, – пробудилась от крепкого, почти обморочного сна Мария.
Как завороженный, наблюдал парень, как женщина оголила пышную молочно-белую грудь, как сын, похныкивая, схватил губами большой сосок и зачавкал.
Порывисто соскочив с лавки, он сел на пол и сжал колено Марии:
– Уходи от него. С родителями моими. Дочек твоих заберем. Маша…
– Ты в своем уме? Я жена Матвею венчанная, и уйти от него не могу я, только смерть может нас разлучить. Дети у меня, муж, не желторотая девчушка я… просто дурная баба. Помрачение нашло на меня… Жалею я. К мужу я пойду да буду в ногах валяться…
– Жа-а-а-алеешь, значит?! – начал заикаться от обиды Федя. – Жалеешь?!
– Да, жалею, что с дурачком связалась… в грех себя и тебя ввергла.
Не сдерживая рыданий (он дурачок, ему можно), Федор выскочил из избы и спрятался в клети. С того момента все бабы, кроме матери да сестры, стали для него исчадием зла, обманщицами и ведьмами.
А Мария кормила сына, с умилением глядя на дитятю, а слезы капали и капали, промочив рубаху насквозь.
– Кто дурнее, сынок, – наклонилась к младенцу Мария, – мать твоя иль отец, не знаю я…
Василий в обед отправился к Матвею. Говорили, что много соленых слов было сказано, будто бы даже звук удара крепкого раздавался пару раз. По-мужски разговаривали они. Сколько Анна ни пытала мужа, о чем говорил он Матвею, что внушал ему, ничего узнать не смогла.
Василий забрал сына в мастерскую и делал вид, что не замечает красных глаз Феди, трясущихся рук. Хотел с сыном поговорить, не знал, как и подступиться к нему. Один горшок Федор испортил, второй расколотил.
ebooksa