Обмануть судьбу

22
18
20
22
24
26
28
30

– А сколько ты был в плену? Как спасся?

– Был там я почти десять лет. Домой пора уже идти. Смотри, темнота непроглядная какая.

– Не приду я завтра, Гриша, не жди – будем мы к Пасхе готовиться, с утра до позднего вечера.

– А в воскресенье придешь? Не пропадай опять надолго.

– Не смогу прийти, не проси.

– Умолять не буду, – пожал плечами Григорий.

Аксинья на ощупь открыла дверь, домой, перекрестилась быстро и полезла на печь. Взбудораженная, дрожащая, она в темноте ушибла коленку и тихо застонала от огненной боли.

– Ты, Аксинья, скулишь? Ты что это поздно сегодня? – раздался шепот Ульяны. – И запыхавшаяся… Рассказывай, где была? Семка, что ли, подкараулил?

– Никто меня не подкарауливал. На берегу была да не заметила, как стемнело. Страшно стало.

– Шарашишься ночью одна. Я б на месте матери давно тебя за косы по избе таскала. А если что случится? Балуют тебя! – причитала Ульяна. Ее некому было и баловать, и наказывать.

– А ты б вообще помолчала, давеча с гулянки пришла поздно, чуть не с петухами…

– Дак то с людьми. У Марфы. Что со мной случится?

– Много что может случиться…

Справили Вороновы светлый праздник Пасхи: яиц накрасили, вымачивая в луковой шелухе да свекольном отваре, напекли несколько куличей, «сырную бабу».

– Во рту тает. Хвалю, хозяюшки, – довольный, вытирал усы Василий.

– Девки сами делали. Удалась стряпня. Пусть привыкают, скоро женами станут, – сдержанно хвалила Анна.

В субботний вечер телега, тоскливо поскрипывая на поворотах, повезла в Соль Камскую все семейство Вороновых. Каурый фыркал, недовольный поздней дорогой, косил карим глазом, и на полпути Василий с Федей спрыгнули с телеги, шагая почти вровень с уставшим жеребцом.

Издалека был слышен сладкий колокольный благовест. Он плыл над городом, над Камой, вздымался ввысь, показывая небесам, что пермский город готов к Великому празднику. Литургия собрала в солекамском храме богато одетых горожан, мастеровой люд, нищих, крестьян близлежащих деревень – все с благоговением следили за последними приготовлениями, за певчими, прочищавшими голоса, взволнованным отцом Михаилом, готовившимся к главному действу года.

– Смотри, как отец Михаил облачен! Белое одеяние с золотом, – немного завистливо шептала Ульяна, – хорош.

Священник и правда, не взирая на уже зрелый возраст, был статен и пригож, вдовел уже не первый год, и многие прихожанки засматривались на него.