Она и так крестила малое войско, трясла подбородком и что-то тревожно шептала Анне. Вся дворня столпилась у ворот, облепила дощатый помост перед амбарами и клетями. Обиженные решением Хозяина казачки, что остались на заимке, Дуня с крикливым свертком на руках, Онисим, который тосковал по мамке, Неждан, рыжий Антошка в такой короткой рубашонке, что порой мелькал белый зад, – все таращились и ждали от Степана чего-то. А он и слова разумные забыл.
– В дорогу, – громко молвил Хмур.
Кто-то из баб громко вздохнул, не иначе его женка Дуня.
Жеребцы заливисто ржали, ощутив на себе тяжесть седоков. Взвились в воздух ошметки свежей грязи, Илюха громко засвистел, к радости мальчишек, Хмур цыкнул: «Угомонись».
Степан взял молодого Гнедого, что не знал усталости и приучен был к многочасовым переходам. Хмур своего черного жеребца не менял: говорил, что тот умнее иного человека. Под каждым казаком, даже желторотым Илюхой, был добрый скакун, о том Степан заботился всегда: не бойся дороги, были бы кони здоровы.
Людской гомон перекрыл злой лай псов. Так они возвещали, что на заимку едут чужие. Вожак, крупный пес, с подпалинами на боку и подранным ухом, рыкнул, и остальные псы умолкли.
Наконец в ворота со скрипом и скрежетом заехала телега. А на ней сидел тот, кто мог трубить настоятельнице Покровского монастыря.
Степан не стал удерживать прыткого жеребца и поскакал шибче прочих. В крови его билось предчувствие: надо добраться скорее, прям сию минуту ему следует быть у ворот обители, заточившей его Аксинью. Теперь он уже и в мыслях не желал говорить опасное «ведьма». Потому и оказалась там, в кельице, непокорная, дурная, что видели в ней чародейство.
– Степан Максимович, – донесся зов.
Ишь, громкий батюшка. Сквозь топот, веселые разговоры, ржание, лесные шумы услыхать его можно.
– После! – крикнул, не оборачиваясь.
Гнедой почуял его желание проветрить голову и припустил.
Не мальчик – скоро пришлось умерить пыл. В колеях темнела вода, узловатые корни торчали, будто лапы лешего. Сколько Степан ни велел своим людям расчищать дорогу, утаскивать валежник, настилать гать, толку было мало.
Гнедой пошел медленней, за поворотом гомонили казачки, и Степан, чертыхнувшись, подъехал к Хмуру. Тому пришлось посадить впереди себя батюшку, что не прибавило радости. И, поглядев на его недовольную рожу, Степан против воли улыбнулся.
– Ухо от него глохнет, – пожаловался Хмур безо всякого почтения, а необидчивый батюшка только хмыкнул.
Степанов Гнедой и жеребец Хмура пошли шаг в шаг. Отец Евод, не забывая цепляться за синий кафтан казака, повторял:
– Степан Максимович, разговор есть.
– Побыстрей, батюшка.
– Есть новость худая, а есть хорошая. С какой начать?
– С худой. Лучше ужаснуться, а потом обрести надежду.
ebooksa