Позволь чуду случиться

22
18
20
22
24
26
28
30

Одним словом, вышла я на уборку потому, что Жажа за стеной о чём-то негромко спорил с Пенгуэном.

Я зашла в кухню, где заседали эти двое, и спросила:

— Уже закрыто? — и мотнула головой в сторону лавки. — Убирать?

Парни повернули ко мне лица одновременно. Жажа кивнул, а малыш скривился. Вот ведь мелкая зараза!

Я неспешно набрала воды, сходила за «уборочным инвентарём» — тряпками, помелом и прочим и ушла в лавку. Работала медленно, прислушиваясь к голосам на кухне. О чём они там говорили — а говорили горячо, хоть и негромко, и явно спорили — я не разобрала, а когда затихли, вздохнула с облегчением. Наконец, ушли: ну очень мне не хотелось пить свой вечерний чай в их компании.

Мне казалось, что Жажа опять заведёт разговор о том, какой он замечательный, как подбирает на улице всяких… типа меня, как станет расспрашивать о том, что же произошло утром и всякое тому подобное. У меня же настроения говорить не было. Ни о чём.

Потому что могла не сдержаться и тоже спросить. Про досмотры спросить, про обыски. Про шмон в моих вещах. Короче, конфликта не хотелось, а душа просила именно его — крикливого, ругательного и эмоционального.

И когда на кухне стихло, а уборка подошла к своему логическому завершению, я была рада, что могу в одиночестве выпить тёплого чаю. Вообще-то, люблю горячий, чёрный и чтобы сахару три ложки. И чтобы с печеньем, сухим и пресным, «Мария» называется.

Такой роскоши, как печенье, тут не водилось. Вообще никакого. Я подсушивала местный хлеб, чем-то похожий на не сильно толстые лепёшки, нарезав его тонкими ломтями. Получались такие себе сухарики, тоже хрустит на зубах, тоже пресное. А отсутствие сахара компенсировала воспоминаниями. О сгущёнке, варенье, мармеладе, чурчхеле и прочих недоступных кулинарных радостях.

Вот и сегодня хотела погрустить над кружечкой чая обо всём произошедшем и не произошедшем — тоже.

Согреть монстра заваривания я не могла — мне так и не доверили Великое Знание Розжига Печи, ну так хоть в одиночестве перекусить. Ела я последний раз сегодня утром и то чисто символически.

Но только уселась с большой кружкой к столу, как припёрся Жажа. Потрогал здоровенный чайнико-кофейник, обернулся ко мне и спросил:

— Хочешь, подогрею?

Я удивилась. Да, я когда-то говорила, что люблю чай именно горячим, но не могла поверить, что кто-то не только услышал, но и запомнил.

— Да, — согласилась немного нерешительно. Уж слишком это похоже было на желание завести разговор, да ещё и с позиций благодетеля.

Жажа возился у печи, и монстр запаривания трав гудел на огне. Молчание нервировало.

Не знаю, как мой визави, может, как раз разглаживал свои белые фалды, а я всё больше нервничала. Говорить не хотелось. Совсем.

Когда кипящая вода тонкой струйкой влилась в мою кружку, а травяной чай был испробован и даже принят как зачётный хотя бы по температуре, мой гостеприимный спаситель уселся напротив и всё-таки завёл разговор.

— Так что это за книжка была? — спросил, глядя в свою кружку, в которую тоже плеснул кипяточку.

— Какая? У Гилерма?