— Ну да, что он у тебя в комнате нашёл.
— Сказки. Детские. Страшные, — я пожала плечами, подыскивая слова для собственного вопроса: по какому праву он у меня в комнате что-то искал?
— Сказки? — Жажа поднял на меня глаза, и в них плескалось непонимание.
— Да. Очень страшные. Нельзя такое. Дети маленькие, — ну правда, такое только взрослым читать, да и то подготовленным. Чего стоит «мышка», способная подкрасться к спящему человек и выпить ему глаз, воткнув жальце под веко? Ладно я. У нас в фильмах ужасов и не такое бывает. А местные детки?
— Почему сказки? — он всё ещё недоумевал.
— Ты книгу видел? Много картинок. Больших, — да, «мышка», пьющая глаз, с подробной схемой прохождения выпиваемой… жидкости очень крупно нарисована была, а текста едва четыре строчки. — Букв мало. Только дети.
И я пожала плечами. Что тут непонятного?
— А зачем в комнату принесла? — и взгляд исподлобья, будто я украла эту книгу.
— Я? Принесла? — раздражение всё же прорвалось через барьеры, которые я так старательно выстраивала сегодня весь день. — Нашла! Под моя кровать! Валяться.
И я резко кружку опустила на стол. С грохотом. К сожалению, ничуть не передававшим глубину моего негодования.
Жажа выпрямился и теперь смотрел на меня с интересом.
— А почему не отдала?
— Люблю, — а дальше добавила по-русски, потому что слов отчаянно не хватало, — мистику, ужасы, хорор. — И пояснила уже на местном: — Смешно.
Хотела сказать «забавно», но слова не знала.
— Смешно? — вот, опять удивлённую лошадь из себя кричит. — Ты же сказала страшно.
Я только глаза к потолку закатила. Ох уж мне эти барьеры! Культурные, языковые и прочие.
— Дети — страшно, я — смешно. Смешные страшные сказки.
Жажа покачал головой и стал рассматривать кружку. Он всегда вот так сосредоточенно недоумевал, когда сталкивался с этими самыми различиями, которые культурные, языковые и прочие. Правда, бывало это совсем редко.
— То есть тебе понравились страшные детские сказки?
Я кивнула и снова пригубила горячий чай.