— Но вы-то здесь, — выдохнул он в полном блаженстве, разморенный, разомлевший, — вот и торопился… к вам.
Алым полыхнуло ее лицо, заблестели глаза, задрожали губы.
— Мазь ведьмина, — пролепетала Саша Александровна, старательно отводя взор, — коей вы меня от ожогов лечили… поможет ли от обморожения?
Он кивнул на шкапчик с множеством ящичков:
— В нижнем…
Она порывисто вскочила, достала фаянсовую баночку, открыла ее, принюхалась.
— Не та ли, что с мороком? — спросила озабоченно. — Вам только безобразной морды сейчас не хватало…
— Ту вы на себя извели, — он засмеялся, закашлялся, утер рукой кровоточащий рот.
Наклонился и, не стыдясь ее присутствия, скинул обувку, позволяя теплу возвращать его ногам чувствительность.
Саша Александровна только головой покачала.
— Как дите малое, — с ворчливостью своей кормилицы проговорила она, села рядом и начала наносить мазь на его лицо. Сразу защипало, и Гранин зажмурился. Ее дыхание блуждало по его скулам, подбородку, лбу, и кровь вскипала в жилах, полноводной рекой грозя снести все преграды.
Ты старик, напомнил он себе, дряхлый старик. Куда тебе гоняться за молодостью и невинностью, постыдился бы.
Но ни его тело, ни его разум не желали стыдиться — они взбунтовались, жаждали прикосновений. Обнять, прижать, ощутить Сашу Александровну, вдохнуть ее запах, услышать стук сердца.
Почувствовать и себя живым.
Не открывая глаз, Гранин на ощупь перехватил ее руку и прижался горячим поцелуем к пульсирующему запястью, туда, куда не целуют кавалеры, а только любовники.
Саша Александровна всхлипнула, обмякла и прислонилась лбом к его плечу, теплая, трепещущая, нежная. Неумело, позабыв, как это делается, он обнял ее, бережно и легко.
— Я вот думаю, — прошептала она едва слышно, — может, напрасно все… Может, такова моя доля — отправиться к канцлеру добровольно, и будет что будет.
— Грех это, — отозвался он мягко, ничуть не удивившись. — Нельзя тягаться с Господом, пусть все вершится волей его. Вы же убьете не только себя, а и отца своего, и деда.
— Но мама… но мальчик…
— В участи вашей матери нет вашей вины, и в участи маленького Андре тоже. Думаю, что канцлер слишком отдался темному колдовству, оттого все его дети рождаются столь слабыми. То, что вы пышете здоровьем, — это чудо, Саша Александровна, а еще неукротимая кровь Лядовых. И мы сохраним это чудо любой ценой, иначе все теряет свой смысл.