Ах, если бы она могла защитить всех обиженных на этой земле, утешить униженных, обнять несчастных! Нести добро, как нес его лекарь, — безропотно и не ожидая награды. Не поднимать кнут, а одаривать милостью.
Но Саша казалась себе так мала, так незначительна, что от этого слезы струились по лицу еще пуще. Размазав их наспех ладонями, она поднялась с колен, взывая к крови своей.
Крови степных атаманов, которые не прятались от врагов, а выходили в поле и бились до победы или последнего вздоха.
— Приходите, — сказала Саша громко, отчего Марфа Марьяновна за стенкой всхрапнула и заворочалась. — Все приходите! И черт, и канцлер, и колдун его. Никого не боюсь, никому не поддамся!
И так ей стало спокойно после произнесенного, что она снова вернулась в постель и безмятежно заснула, ни о чем более не тревожась.
Утром Саша долго крутилась перед зеркалом, разглядывая себя так и этак.
Хороша?
Так себе?
Глупа?
Умна?
Локоны или косу?
Корсет или простенький наряд?
Для Михаила Алексеевича хотелось быть — красавицей.
Но жеманство претило ее натуре.
И она, стоя в одной сорочке посреди спаленки, все примеряла на себя столичных модниц.
Понравился бы кто из них ее управляющему?
И ругала себя за пустоголовость.
Неужели она старалась бы ради человека, которому важны фижмы и жемчуга?
Для чего унижает Саша себя и его, умаляя ту душевную близость, что невесомой паутинкой протянулась меж ними?
Не показалось же?