— Послушай, Мэдди ночевала в твоем доме после гулянки у костра вечером в пятницу?
— Я… Бет сказала мне, что она ночевала
— Ладно. Я… спасибо, просто мне было интересно.
— Рэйчел, это насчет… дела Лиины? Все нормально? Я так беспокоюсь. Это… Лиину убили? Или она упала и утонула, или еще что-то?
Я закрываю глаза и вижу плавающее тело. Волосы как черный бархат. Офелия в мутной воде. Потом Лиину переворачивают. Мгновенное потрясение при виде ее изуродованного лица. Я слышу тайное желание в вопросе Эйлин, ее стремление узнать, что все кое-как обошлось. Никто не хочет знать об убийце в нашем городке. Я тянусь к бокалу, делаю еще один большой глоток и говорю:
— Да, это подозрительная смерть. Мы привлекли сотрудника, который имеет опыт в расследовании убийств. Стараемся выяснить, кто это сделал. И еще… теперь я полагаю, что никто из детей не отправился домой после костра. Судя по мусору, который там остался, некоторые из них провели там всю ночь, но никто не говорит правду о том, где они были.
— Значит, она была убита?
— Идет активное следствие по уголовному делу об убийстве. И… Я просто не могу сказать больше.
Короткое молчание.
— Тебе нужна помощь, чтобы найти Мэдди? — спрашивает Эйлин.
— Наверное, она в библиотеке или где-то еще. Я подожду еще часок.
Мы обе знаем, что библиотека закрыта, поэтому я вешаю трубку. Во мне пульсирует беспокойство. Дождь тихо стучит в окно; судя по шелестящему звуку, к нему прибавился мокрый снег. Я допиваю вино и иду в комнату Мэдди.
Какое-то мгновение я медлю возле закрытой двери, положив руку на дверную ручку. Снизу доносится шум хоккейной трансляции. Я не слышу никакого движения на лестнице, поэтому тихо открываю дверь, включаю свет и вхожу в спальню моей дочери. Тихо закрываю дверь и смотрю, вбирая в себя все то, что осталось от маленькой девочки. Плюшевый мишка на кровати. Большая подушка с кружевными оборками, подаренная на Рождество несколько лет назад. Мягкое желтое одеяло, с которым она не может расстаться. У меня щемит сердце. Как бы мы ни изображали из себя нечто другое — матерей, дочерей, бабушек, — глубоко в каждой из нас живет маленькая девочка, которой мы когда-то были. Будь то в пятнадцать, в сорок или в восемьдесят лет, эта маленькая девочка по-прежнему прячется за всем, что мы делаем, думаем или стараемся понять. Она всегда там. Внезапно я чувствую острую боль за Пратиму. У меня перехватывает дыхание, глаза наполняются слезами. Я понимаю, что отчасти мои чувства вызваны вином и усталостью. Но, боже мой, что бы я сделала, если бы это тело принадлежало Мэдди…
Я подхожу к ее туалетному столику и осторожно прикасаюсь к лакированной шкатулке с золотой застежкой наверху. Я колеблюсь, когда меня пронзает ощущение вины. Я даже не должна быть здесь — только не таким образом. Но более глубокая и мощная потребность заставляет меня открыть шкатулку. Я быстро перебираю безделушки и ювелирные украшения, открываю и закрываю маленькие коробочки. Не могу найти то, что ищу. Я слышу звук автомобильного двигателя и замираю на месте. Свет фар озаряет окно, потом машина проезжает мимо.
Я переворачиваю шкатулку и вытряхиваю все ожерелья, кольца и браслеты на крышку туалетного столика. Мне становится жарко. Должно быть, я просмотрела это. Это
Мой пульс учащается. Я непроизвольно сглатываю. Этот снимок был сделан у костра.
— Мама!
Я резко оборачиваюсь.
— Мэдди?