Тим уходит, а я остаюсь в полном раздрае. Я не могу найти себе места в прямом и в переносном смысле. Сначала, как какая-то, мать его, домохозяйка, навожу порядок на кухне. Потом пытаюсь включиться в работу. И в итоге, буквально минуты считаю до возвращения снежинки.
Мне неспокойно.
Пялюсь в окно на смурнеющее с каждой минутой небо, и ощущение тревоги не отпускает. Не знаю, что это: или внутренняя паника, навеянная утренними разговорами, или просто состояние души, которая сейчас в жутчайшем состоянии, но голова гудит и, кажется, вот-вот рванет от постоянных мыслей, не дающих покоя.
Не знаю, сколько времени я не спускаю глаз с дорожки к шале, которую постепенно начинает заносить свежим снегом, и кручу в руках мобильный, с трудом удерживая себя от звонка Эриксону. Мобильный Евы в ее комнате в общежитии, а значит, у нее. Номера девчонки я не знаю, но узнать труда не составит, и именно это я и хочу сделать, но все откладываю звонок.
Подпираю рукой оконную раму и жду, вглядываясь в хмурое небо.
Ева просила ей верить. Доверять. Обещала вернуться, и я просто не нахожу причин ей от меня сбежать. Нет, конечно, объективно – их вагон и маленькая тележка, но если снежинка сказала, что вернется, то она не врала. Уверен.
Так проходит час. Проходит два. Три. Я уже шагами на сотый раз измерил гостиную и прикончил пятую кружку кофе. Выкурил почти пачку сигарет, тянувшись к ней раз в двадцать минут точно, но тревожность внутри так и не отпускала.
Я прямо нутром чувствую, что что-то не так! Напоминаю себе взбалмошную истеричку. Дожился, Абашев.
Погода портится буквально на глазах, ветер усиливается, снег метет, на улице темнеет, и в пятом часу я понимаю, что сидеть и дальше в неизвестности просто не могу. Тем более, у Евы уже было достаточно времени, чтобы решить все свои вопросы и вернуться. А если ее до сих пор нет, значит, что-то случилось.
Решение приходит одномоментно. Переступлю личные границы? Даже если я просто надумал себе проблемы, в конце концов, Ева должна понять, как невыносимо просто ждать.
Поднимаюсь в спальню и меняю домашние штаны на джинсы. Хватаю куртку с твердым намерением отправиться на поиски своей снежинки, где бы она ни была. Натягиваю ботинки как раз в тот момент, как в дверь раздается стук.
Первая мысль – вернулась. Рванул вперед, хватаясь за ручку двери, и только потом догнала вторая: Ева вошла бы без предупреждения.
Однако надежда умирает последней.
Дергаю дверь на себя, открывая ее, и второй раз за день внутри все обрывается. Я серьезно не понимаю, кто или что свыше глумится надо мной?
– Какого черта? – да, приветливым хозяином меня вряд ли можно назвать, но и этой “гостье” пора бы уже уяснить, что ей здесь не рады. Тем более, сейчас, когда рядом нет моей снежинки и я весь на взводе, хоть внешне и стараюсь этого не показывать.
– Все еще рычишь? – трогает улыбка губы Вероники. – Я пришла поговорить, как два взрослых человека, и что, неужели выставишь за дверь?
– Я уже все тебе сказал.
– Зато я нет! – победный взгляд, вздернутый подбородок, трансляция всем видом абсолютного превосходства. И вот интересно: у нее серьезно непробиваемая броня самомнения или просто я за все три года не замечал, как мастерски любовница умеет включать дуру?
– Ника, я не собираюсь играть в твои игры, – разворачиваясь в дверях, вырубая праздничную иллюминацию и хватая со стола в гостиной телефон. Моя решимость непоколебима, и языками чесать с бывшей подругой мне некогда. – Я ухожу, и ты тоже! – возвращаюсь к двери, но передо мной буквально грудью встают.
– Я не играю, Дамир. Я тебе прямо говорю – я люблю тебя! И с твоей стороны очень жестоко просто взять и переступить через мои чувства, будто я для тебя ничего не значу.