Киваю и ничего не отвечая, разворачиваюсь и ухожу. Ставлю себе мысленно заметку: поговорить с управляющим персоналом по поводу этой Камиллы. Не знаю почему, но эта девчонка мне не понравилась, и дело даже не в личных симпатиях.
Общежитие найти труда не составило. Номер триста три, который вчера озвучил Эриксон, собственно, тоже.
Интересно, Ева тоже живет в общежитии номер два? Где ее комната здесь?
Пока иду по коридору, рассматривая внутреннее убранство, чистые коридоры и свеженький ремонт в помещении, не сразу соображаю, что нужная мне дверь в нужную комнату открылась. А оттуда со взглядом, будто за ним гонится тысяча чертей прямиком из ада, вылетел Тим. Растрепанный, с расстегнутой на груди курткой и сонной рожей, будто только что сполз с кровати, хотя ему, гаденышу такому, уже час как полагалось работать!
Парень так бы и пронесся мимо со стеклянным взглядом, если бы я грубо и резко не схватил его за шкирку, останавливая и затаскивая обратно в комнату, которую этот безалаберный сосунок забыл закрыть.
Взбрык. Попытка скинуть мою руку с воротника его куртки. Мат, от которого даже у меня уши в трубочку свернулись:
– Какого нах…
И Тим оборачивается, затыкаясь на полуслове, смотрит, выпучив большие от удивления глаза. У моего отпрыска уходит пара долгих секунд, прежде чем до него доходит, кто его поймал и прищучил.
– Да, Тим, не Диккерс, – говорю, закрывая за нами дверь. – У него твои опоздания уже в печенке сидят.
– Отец? – вмиг подбирается Тимур, скидывая-таки с себя мою руку. – Что ты здесь делаешь? – вырисовывается на помятом лице сына баранье упрямство. Для пущей убедительности рогов не хватает. Но пока что ощущение, будто их с завидной регулярностью наставляют только мне, причем по всем фронтам.
– То же самое я пришел спросить у тебя, сын, – кто бы знал, каких сил мне стоило сейчас держать спину ровной, кулаки в карманах куртки, а голос в одной тональности. Что самое удивительное, ни грамма раскаяния или вины в глазах пацана я не вижу. Если бы не тонкие стены комнат, я бы уже давно этого щенка на матах оттаскал, а так, как бы я ни был зол, но унижать его при других было бы сверхпозорным, в первую очередь для него.
– Что? Что ты пришел спросить? – задирает нос Тим, прячась за наигранной бравадой.
– Какого хера ты до сих пор не на рабочем месте? Или ты думаешь, что руководство курорта за тобой с мольбами выйти и поработать по пятам таскаться должно? Может, тебе гувернантку нанять, чтобы будила и на работу собирала, а?
– Да, млять, подумаешь, один раз опоздал! Невелика потеря, и база от этого не развалилась, насколько видишь, – скривился сынок, дерганно отступая.
– Один? Ты здесь уже четыре дня, и каждое гребаное утро тебя буквально волоком тащат на работу. Ты думаешь, это шутки? Или развлекаться сюда приехал?
– Откуда ты знаешь?
– Мать звонила, мозг выносила, нашел кому поныться. Действительно думаешь, что тебя пожалеют? Тебе не кажется, что ты вырос из того возраста, когда чуть что, мать тебе сопли подтирала, Тим? Пить, курить, гонять, разъебывать тачки за пару десятков миллионов и трахать все, что движется, научился, а повзрослеть забыл? – тычу пальцем в грудь убивающего меня взглядом, красного, как рак, сына. – Время, когда с тобой сюсюкались и улюлюкали прошло, если ты еще не заметил. У тебя появились обязанности и ответственность, хотя бы за себя и свою жизнь!
– Да пошел ты!
– Я-то пойду. Но если не я, как долго ты протянешь на своем пафосе, Тимур? Палец о палец за всю жизнь не ударил.
– А тебе не кажется, что уже поздно меня жизни учить? Надо было раньше начинать, когда вы с матерью свою личную жизнь строили, а я болтался сам по себе.