Да что за хуйня творится?! Не живу. Два, сука, дня я не живу. Существую! Ем, пью, что-то даже говорю и умудряюсь работать, но по факту же — меня как будто стерли!
Юля.
В башке одна Юля, Юля, Юля, Юля…
На два десятка лет отбросило, в пубертатный, мать его, период. Только о девчонке и могу думать. Руки, губы, глаза, родинка еще эта ее дурацкая! Над левым уголком губ.
Я больше так не могу. Меня рвет на части от «хочу» и «нельзя». Зачем же ты так, девочка, бессердечно душу выпотрошила своим «влюбилась», блть!
Я от Илоны уже шарахаюсь! Вчера спать ушел в гостиную. Сегодня вот, оказывается, какой-то мальчишник планируют. Куда пальцем ткнут — туда иду. Совершенно не соображаю.
Мудак.
— Знаешь, Титов, — слышу за спиной шипение, — это твоя была идея расписаться. Я не просила свадьбу. Я не настаивала на браке. Это была твоя идея!
— Что ты хочешь мне этим сказать? — спрашиваю спокойно, не оборачиваясь.
Самому тошно, еще и скандала с Илоной я не вывезу.
— Что я тебе в жены не набивалась, ты сам меня выбрал. Так будь добр, проявлять ко мне хотя бы каплю уважения, а не вот это вот все!
— Все сказала? — подхватываю со стола бокал и откупоренную бутылку вина, поднимаясь. — Хорошего вечера, — прохожу мимо охреневшей от такого безразличия Илоны.
— Куда?
— Работать.
— С вином? У тебя точно непорядок с головой. Что мне сказать твоему Косте? Он ждет ответ по поводу мальчишника!
— Скажи, что буду, — бросаю, закрываясь в кабинете.
Не знаю, в каком состоянии, но буду. На похоронах собственной свободы.
Глава 18
— В общем, вот такие дела, — подвожу я итог, заканчивая рассказывать Веронике историю своего унижения в кабинете Титова. Двое суток прошло, а ощущение, что судьба щелкнула меня по носу буквально вот-вот.
Упираясь щекой в кулак, я вяло болтаю трубочкой в чашке с какао, гоняя размякшее маршмеллоу. Мы сидим в одной из наших любимых кафешек в центре. Настроение — труба. Даже тренировка сегодня не помогла. Тело в состоянии, как эти самые зефирки в остывшем напитке. Сопля.