В голове не укладывается, что неотесанный мужлан Мишаня и есть тот самый легендарный внук Андрея Петровича! От единственного сына. Последняя надежда старика оставить медиа империю в руках семьи Румянцевых. Охренеть не встать просто!
Может, это все-таки глупая шутка?
Хотя нет – это суровые реалии. А шутка тянулась два дня. С самого моего приезда в село. Когда меня, как последнюю идиотку, просто водили за нос. Выставляли на посмешище перед всей деревней. Морили голодом. И морозили в дырявом сарае. Уф!
Я торможу посреди кухни, грозно сведя брови к переносице. Но-о-о они тут же разъезжаются обратно. Нет. Сил нет даже на то, чтобы обидеться. Все уходят на удивление и панику. Стоит только на секунду представить, что это огромное бородатое животное становится моим непосредственным руководителем… хочется шлепнуться в обморок! Перед глазами так и стоит картинка, как суровый дровосек в неизменных футболках и штанах цвета хаки сидит в высоком кожаном кресле Андрея Петровича, закинув ноги в резиновых сапогах на дорогущий стол из итальянского дерева. Перекатывает в зубах соломинку и безразлично взирает на архи важные документы.
О-о-о, нет, нет, нет! Да он же ни черта не смыслит в бизнесе! Ну да, поднял на ноги одну деревеньку. Так тут много ума не надо! Купи пару коров, дай всем работу, и дело сделано. А в Москве? Важные встречи, совещания, банкеты, корпоративы, званые ужины. Змеи-акционеры, акулы-спонсоры, пираньи-конкуренты. И это еще полбеды! Допустим, мы его приоденем, побреем, причешем и научим улыбаться, а не скалиться. Но еще в большом бизнесе львиную долю занимают лицемерие, ухищрения, изворотливость и гибкость ума. А этот дикарь прямой, как палка! Ни о какой гибкости здесь и речи быть не может. Исключено!
О, боги, кажется у меня начинается мигрень…
Я хватаю со стола графин и щедро плещу себе лимонной воды. Только подношу стакан к губам, как меня осеняет: а какой, собственно, у меня есть выбор?
Дьявол!
Бахаю стакан на стол и складываю руки на груди. Выглядываю в окно – парочка все еще выясняет отношения. Прохожусь взглядом по мощному развороту Румянцевских плеч. М-да, на Михаиле природа явно не отдыхала. Щедро отсыпала ему мускулатуры. А лучше бы мозгов, такта и вежливости…
Нет, не могу я его не привезти. Мне место заместителя руководителя обещано. А такие предложения бывают раз в пять лет! И уж точно не в двадцать пять. Большинству в моем возрасте до такого расти и расти. Опять же, папа будет мной гордиться. Мама перестанет убиваться, что я работаю на износ, не вылезая из офиса. И Андрей Петрович будет доволен. Да. А почему нет?
Мне приказано привезти, и я привезу. Любыми правдами и неправдами. А потом сделаю все возможное, чтобы убедить Румянцева-старшего в том, что его потенциальный преемник совсем не годится на эту роль. Хотя, думаю, тут даже убеждать не придется. Одного взгляда будет достаточно. Это как пустить слона в посудную лавку. Сломает все! Даже то, что априори сломаться не может…
Снова хватаюсь за стакан и залпом осушаю кисловатую воду с лимоном. Ополаскиваю за собой посудину и только собираюсь проведать “свою” многострадальную сарайку и проверить, не утонули ли в чемодане рабочие бумаги, которые я везла внуку Румянцева, как входная дверь хлопает и слышатся тяжелые шаги.
Я припадаю попой к кухонному гарнитуру. В поле моего зрения появляется Миш…кхм, Михаил. Зыркнув в мою сторону, Румянцев-младший проходит к холодильнику.
Я, вытягиваясь по струнке, решаю прыгнуть с места в карьер:
– Михаил Русланович, нам нужно обсудить один важный вопрос. Буквально жизни и смерти.
– Вчера, значит: Миша, Мишаня, Чурбан и Дикарь, а сегодня Михаил Русланович? – фыркает этот невыносимый мужчина.
– Прошу прощения, – скрипя зубами, говорю я. – Я же не знала, что вы – это вы! И вообще, нечего было прикидываться грубым аборигеном.
– Я не прикидывался, Милка. Я и есть грубый абориген. Что, не слышала, что ли, мою бывшую жену?
Я захлопываю рот. Крыть нечем. Интересно, почему развелись?
Дикарь…тьфу ты! Михаил начинает суетиться на кухне, готовя завтрак. Достает из холодильника десяток яиц и бахает на варочную панель сковороду. Щелкает по кнопочкам и тянется за разделочной доской. Руки этого “грубого аборигена” действуют умело и ловко.