Трубадура

- А ты меня любишь?

У нее удивительная улыбка. И теперь даже глаза в эту улыбку включились. Ярко, искристо.

- Я тебя очень люблю, мой Степка, - тонкие запястья прижались к его затылку. - Люблю сильно-сильно. Я буду любить тебя вечно… - а потом тихо-тихо. – До завтрашнего утра.

Он не хотел ничего слышать про завтрашнее утро. Не теперь. И поэтому поцеловал. И понял, что, в общем-то, можно продолжать. Он готов. Готова ли она? Или подбросить дровишек?

- Знаешь, что?

- Что? – она приняла его слегка поддразнивающий тон. И пока старательно игнорировала движения его пальца от ключицы вниз. Ну сходит он с ума от этого бело-розового зефира, что уж тут поделаешь? Безупречное сочетание белого и розового. И, кстати, не только на груди. Так, ладно. Нижний зефир рассмотрим чуть позже. А пока можно любоваться, как здорово смотрятся его смуглые руки на ее белой груди. Просто одно для другого делалось – явно.

- У нас будут очень красивые дети.

Он всем телом почувствовал. Как она вздрогнула. Как задержала дыхание. В глаза смотрела, не мигая.

- Дети?!

- Конечно! - кивнул со всей возможной серьезностью. – У нас карт-бланш на эту ночь. Давай, Тура, жги!

Она еще какое-то время смотрела на него. А потом произнесла уверенно.

- У нас будет мальчик – с такими же черными кудрявыми волосами как у тебя.

- И твоими синими глазами. А у дочки будут твои мягкие светлые волосы.

- И твои карие глаза.

Офигенная игра. От нее кружилась голова. От нее перехватывало дыхание. От нее… от нее было так сладко внутри, как никогда. Они сами себе устроили это. Чудо. Ночь, когда можно все.

Это самое все они себе и позволили. Ночь чудес закончилась ближе к пяти утра. Потому что просто уже не осталось сил – причем именно у Степки. Тура что-то нежно чертила на его груди, и ворковала что-то.

- Знаешь, любимая, наверное, я больше не в состоянии. И в состоянии… - зевок. – Нестояния.

- Спокойной ночи, любимый.

Именно так. Любимый. Любимая. Ночь пока еще не кончилась, и можно все. И заснуть, крепко обнявшись – тоже.

*